Студент говорил долго, витиевато и малопонятно, и Синицын, слабо разбирающийся в политике, к тому же будучи под шафе, не очень внимательно слушал яркую речь эсера. Фамильярно обняв его за плечи, Жан весело подытожил:
— Рисковые вы ребята! Вот за що люблю вас и уважяю! — выговор у него был по-южному мягким.
— Присоединяйтесь к нам.
— Э, нет. Моя партия – никаких партий! Но если вам потребуется помощь Жяна Синицына – всегда к ващим услугам.
— Что ж, и на том спасибо. Скажите, вам часто приходится бывать в Нагасаки?
— Чаще, чем в этом трактире.
— А не могли бы вы иногда…
— Я понял вас. Можьно, если… осторожьно!
— Разумеется, небезвозмездно…
— Обижяещь, товарищ! Я хотя и не революционер, но читал князя Кропоткина. Вы тоже? Помните это место, когда он просит евреев-контрабандистов перебросить запрещённые книжьки через границу и хочет отдать им все деньги, какие были у него. Що они ответили ему, помните? «Мы не грабители какие-нибудь, а честные люди!» Так вот, Жян Синицын тоже честный человек и бизнес на революции делать не станет!
— Извините, товарищ Синицын. Ляпнул не подумав.
— И заранее нам большое спасибо. Значит, так… В Нагасаки к вам подойдёт…
С того дня шхуна «Любовь» под командованием шкипера Синицына наряду с разнообразным, экзотическим товаром стала регулярно доставлять во Владивосток тюки с эсеровской литературой и газетой «Воля», издававшейся в Нагасаки, иногда ящики с оружием и людей – одних «по-чёрному», то есть пряча в трюмах, других, с надёжными документами, открыто, в каютах. Контрабанду Жан выгружал ночами в укромных бухточках залива Петра Великого, там же получали свой груз и эсеры, после чего шкипер спокойно шел в бухту Золотой Рог, готовый предстать перед недреманным таможенным оком.
Так было и минувшей ночью. Контрабанда была успешно выгружена у острова Рейнеке. Вот почему уверенно держался бравый шкипер, с усмешкой поглядывая с мостика на бестолково суетящихся таможенников.
Досмотр закончился, на берег стали сходить пассажиры. Стоящий у трапа рядом с двумя жандармами высокий мужчина в штатском, с чёрной эспаньолкой, брал в руки паспорта приезжих и, бегло взглянув на первую страничку, возвращал документ.
Вот протянул ему паспорт молодой человек в полосатом пиджаке, белых брюках и соломенной шляпе-канотье. Высокий небрежно раскрыл книжицу, глянул и положил её к себе в карман. Молодой человек, судя по жестам (Синицын не слышал, о чём они говорят), потребовал объяснений. Вместо ответа высокий подозвал двух солдат с винтовками, что-то им сказал, и те повели задержанного к чёрной тюремной повозке, которая стояла неподалеку и которую шкипер до этого не замечал.
Жан Синицын выронил сигару за борт. Он уже не усмехался, а напряжённо следил за действиями высокого. А тот все так же спокойно, с бесстрастным лицом, задержал ещё двоих, водворив их в ту же повозку.
Контрабандист сбежал с мостика, подошёл к чиновнику.
— Прощу прощения, господин… э…
— Неважно, — перебил его высокий. — Что вам угодно?
— Имею спросить вас. На каком таком незаконном основании задержяны мои пассажиры? Я, как щкипер…
— Это вас совершенно не касается, господин шкипер! Занимайтесь своим делом!
— Всё равно я этого так не оставлю, — пробурчал Синицын, чтобы хоть что-то сказать.
— Я тоже! — усмехнулся высокий. — Мы с вами, господин шкипер, ещё побеседуем. Сейчас мне, к сожалению, некогда.
Все пассажиры сошли на берег. Больше никто задержан не был. Оставалось только гадать, почему были задержаны именно те трое? Все они члены военной организации эсеров-максималистов, но прибыли из Японии с настоящими документами, выданными по всем правилам русским консулом в Нагасаки.
Консул Зиновий Поляновский стал резидентом заграничной агентуры охранки с недавнего времени, точнее, с начала нынешнего, девятьсот седьмого года, но за короткий срок сумел хорошо наладить работу ЗАГ. Этому способствовало несколько обстоятельств. Во-первых, шпионская служба оплачивалась не хуже, чем дипломатическая, и консул успешно сосал сразу двух кобылиц, не находя между ними особой разницы. Во-вторых, работа облегчалась тем, что русские революционеры, бежав в Японию и оказавшись среди своих в эмигрантской колонии, забывали об осторожности, зачастую пренебрегали элементарными условиями конспирации. Это позволило Поляновскому внедрить в колонию несколько своих агентов. Правда, одного из них, некоего Оскара революционеры сумели разоблачить, это сделал Виктор Курнатовский, большевик, соратник Ленина.
Но зато два других агента, сверхсекретных, со сверхкраткими псевдонимами «Н» и «Д», действовали довольно умело.
Из донесения русского консула в Нагасаки 3. Поляновского приамурскому генерал-губернатору П. Ф. Унтербергеру.
«№ 147
С о в е р ш е н н о с е к р е т н о.