Как только Страбон вернулся в Аскул, подающий надежды трибун Гней Папирий Карбон поспособствовал принятию еще одного закона, известного как
89 г. до н. э. хоть и выдался для римлян лучше 90-го, начался со смерти еще одного консула. Подобно Лупу и Цепиону, Луций Порций Катон[225]
, прибывший в начале 89 г. до н. э. принять командование над состоявшими под началом Мария войсками, тоже не воспринял старика всерьез. Катон вынудил Мария отказаться от должности легата, ссылаясь на слабость его здоровья, а сам повел своих людей в злополучное наступление на лагерь марсов и тут же сложил в бою голову.Но вот на других фронтах ситуация складывалась получше. Ростки мятежа в Умбрии и Этрурии после обещания гражданства и энергичной военной кампании под руководством нового консула Помпея Страбона – которому помогали юный сын Помпей и молодой кадровый офицер Марк Туллий Цицерон – вскорости зачахли. После этого Страбон возвратился в Аскул и продолжил осаду. Дабы выбить Страбона с занимаемых позиций, италийцы собрали армию в десять тысяч человек, но тот никуда уходить не пожелал. После провала последней попытки обеспечить подкрепление, воцарившееся в городе отчаяние сподвигло командира гарнизона потерять в своих соотечественников веру. Он устроил себе грандиозный банкет и под конец выпил полную чашу вина с ядом.
Исчерпав все оборонительные резервы, в ноябре 89 г. до н. э. Аскул, наконец, капитулировал. Одерживая победу, Страбон прощать не мог. Когда его армия вошла в город, «он высек розгами и обезглавил всех предводителей. Затем продал на торгах рабов и трофеи, а остальным обитателям города повелел уйти – действительно свободными, но голыми, босыми и нищими»[226]
. И хотя предполагалось, что средства из разграбленного Аскула пойдут на финансирование более масштабной войны, большую их часть Страбон оставил себе, а остальное промотал, нажив себе во всех без исключения лагерях множество врагов. Вскоре все называли его «мясником Аскула»[227].Оставшиеся повстанцы рассчитывали быстрым ударом поставить римлян на колени, но теперь им пришлось столкнуться с затяжной войной. Предложение гражданства поступило лишь после явного поражения римлян, и многие предводители италийцев сомневались в искренности их намерений. Но поскольку на них со всех сторон напирали легионы, италийское правительство покинуло столицу Италию и переехало в глубь самнитской территории, известной своей безжалостной, наследственной ненавистью к Риму. У них по-прежнему еще оставалось достаточно людей, они владели важными стратегическими пунктами, но мятежный полумесяц без конца сокращался. Из немногочисленных предводителей, не отказавшихся продолжать борьбу, остатками италийских армий выбрали командовать старого полководца марсов Силона. Под его началом по-прежнему состояли пятьдесят тысяч человек, но рассчитывать на дальнейшую помощь после того, как по всей Италии разлетелась весть о предоставлении гражданства, больше не приходилось.
На юг, наконец, единоличным командующим прибыл Сулла. Ему было приказано пройти маршем по Кампании и выйти к побережью, чтобы вернуть своенравные города в римское стойло. Свой путь он закончил у врат мятежных Помпей[228]
, которые тут же взял в кольцо осады. На помощь городу тут же бросилась одна из италийских армий и в первом бою разбила Суллу. Однако он перегруппировал силы и отбросил италийцев, которые укрылись в безопасном месте неподалеку от Нолы. Когда он спас в бою легион, за героизм, проявленный им в ходе этой кампании, солдаты наградили Суллу почетным венком. Теперь, преисполненный уверенности в себе, он опять повел армию на Помпеи и захватил их. Затем повернул, вторгся на территорию гирпинов, сжег дотла их главный город Эклан, после чего племя сложило оружие, двинулся в Самний и захватил город Бовиан. Эта череда побед обеспечила ему в Риме огромную популярность – в аккурат к выборам консула.