Бурятские сказки

— Я табунщик царя Томо-Улана, — отвечает мэргэн. — Три года назад потерялся у меня трехгодовалый верблюд. Вот я и брожу по свету, разыскиваю свою пропажу, с каждой горки смотрю на все четыре стороны, спрашиваю в каждом царстве-государстве, но не могу отыскать своего верблюда. Может быть, вы слыхали о нем?

— Нет, не слыхала, — отвечает Нарин-Зала-хатан. — А не говорят ли люди про моих мальцов-близнецов, один из которых превратился в соловья и взмыл в поднебесье, другой обернулся расплавленным серебром и скрылся в пламени очага, когда Круторогий Рыжий мангатхай хотел их съесть?

— Ведать не ведаю, — молвит мэргэн, — но ходили слухи, будто настиг мангатхай несчастного соловья.

— Так я и думала, — заплакала мать. — Если бы живы были мои сыновья, то они бы непременно навестили меня.

Пожалел Алтан-Шагай свою мать и открылся ей, рассказав про все свои злоключения и про своих избавителей да попечителей — о трех ламах Соржи.

Расцеловала мать родного сына, обняв руками его могучую шею, обвив руками его податливую, словно лоза, шею. Так она сильно обрадовалась, что, приподнявшись с места, забывала сесть; присев, думала, что стоит.

Пожив дома да подождав, когда поправится мать, стал Алтан-Шагай-мэргэн в дорогу собираться.

— Пойду своего брата-близнеца искать, — говорит.

Вот вышел он за ворота, набрел на след червяка и двадцать лет шел по этому следу, пока тот не превратился в след мизгиря. Еще десять лет брел мэргэн и не заметил, как след мизгиря превратился в след горностая. След горностая попетлял-попетлял и превратился в след хорька. След хорька — в заячий, заячий — в лисий, лисий — в медвежий, а медвежий — в змеиный. Видит Алтан-Шагай: змеиный след под землю ведет, собрался с духом и, шагнув в бездонную яму, оказался в нижней обитаемой стороне.

Огляделся-осмотрелся Алтан-Шагай-мэргэн, взобрался на высокую гору и увидел оттуда дворец на берегу синего моря, во дворе корыто с водою. Вот вышел на крыльцо белого дворца статный молодец, подошел к корыту, окунулся в нем раз-другой и превратился в большущего змея Абарга-мого. Вполз Абарга-мого в синее море. Взволновалось оно крутыми волнами, вспенилось белой пеной и вышло из берегов.

Спустился Алтан-Шагай-мэргэн с высокой горы, дошел до дворца, открыл двери. Видит: на столе яства стоят, напитки в сосудах томятся. Поел мэргэн, попил, а потом спустился в глубокое подполье и затаился.

Не заставил себя ждать Абарга-мого. Выполз он из синего моря, добрался до корыта, поплескался в нем и принял свой молодецкий облик. Вошел молодец во дворец, глянул на стол, а там все съедено, все выпито. Кинулся он в один угол, кинулся в другой, стал срывать занавески. «Кто, — кричит, — хозяйничал в моем доме?» Наконец открыл он двери погреба и нашел Алтан-Шагай-мэргэна.

Схватились они за грудки, выкатились во двор и принялись бороться. Пока боролись, завалили юго-западный угол дворца. Пока отряхивались — упала между ними желтая книга судеб. Стали они ее листать, стали по ней пальцем водить и вычитали себе на радость, что оба они — братья-близнецы, дети Алтан-Жоло-мэргэна. Появившегося на свет первым звать Алтан-Шагай, а младшего — Монгон-Шагай.

Обнялись родные братья, а потом спрашивает Алтан-Шагай на правах старшего:

— Что же ты, брат, домой не возвращаешься?

— Я таким маленьким ушел в пламя очага, что не помню обратной дороги, — отвечает Монгон-Шагай.

Усадил Алтан-Шагай своего брата на золотое перо, уселся сам, и в одночасье очутились они в родном дворце. Но не задержался дома Алтан-Шагай. Оставил он Монгон-Шагай-мэргэна сторожить добро да присматривать за матерью, а сам отправился на поиски Круторогого Рыжего мангатхая.

Летит на своем золотом пере, на северо-восток правит. Как только перевалил середину пути, так всполошился в своих владениях Круторогий Рыжий мангатхай.

— Имеющий отца к отцу спешит, — говорит он. — Имеющий деда с бабкой к старикам летит. Имеющий подданных и скот — свое добро ищет. С честью встретим, достойно проводим!

С этими словами сел Круторогий Рыжий мангатхай на красного пороза, послушного ему без повода, и поехал навстречу Алтан-Шагай-мэргэну. Добрался он до вершины таежного распадка, слез с пороза и улегся на землю, разинув свою непомерно широкую пасть так, что нижняя челюсть расстелилась вдоль дороги, а верхняя подперла высокое небо. Как вздохнет мангатхай, так таежные деревья сами ему в рот влетают вместе со зверьем, пробегающим мимо, и птицами, пролетающими рядом.

Летел Алтан-Шагай-мэргэн на своем золотом пере, ни о чем не ведая, и влетел в широко открытую пасть Мангатхая. Однако не растерялся мэргэн, поставил копье поперек пасти, подпер острием верхнюю челюсть и кричит:

— Стар-старичище, разжуй меня!

Хотел мангатхай сомкнуть свои челюсти, но еще больше занозил их богатырским копьем.

Ухватил мэргэн Круторогого Рыжего мангатхая за волосы одной рукой, другой — выдернул столетнюю лиственницу да и начал ею мангатхая поперек спины охаживать, приговаривая:

— Это тебе — за отца! Это тебе — за деда! Это — за бабку! Говори, пес, куда их дел?