Буридан

Лишившись Филиппа и Готье, Буридан чувствовал себя одиноким и отчаявшимся, поэтому весь этот день он провел в своей комнате, то обдумывая новый план нападения, то терзаясь мыслью, что его несчастных друзей уже никак не спасти.

Вечер наступил совсем незаметно.

Буридан отвлекся от своих мыслей, когда комната внезапно осветилась.

— Кто там еще? — проворчал он.

— Я, сеньор Буридан, — произнес голос Бигорна.

Ланселот вошел и поставил на стол два канделябра.

— Чего нужно? — грубо вопросил юноша.

— Решил, что немного света вам не помешает, только и всего! — отвечал Бигорн.

— И без тебя все вижу, все понимаю, — огрызнулся Буридан с еще большей резкостью.

— Ба! — всплеснул руками Ланселот. — А я и не говорил, что принес просвет вашим мозгам. Но какого черта сидеть в темноте? Ночь, конечно, — превосходный советчик, но, как правило, очень печальный. Да здравствует свет! Пока вы видите хотя бы кончик своего носа, ваш разум, быть может, тоже рассмотрит кончик носа какого-нибудь силлогизма. А, как известно, логика, глубокоуважаемый доктор.

— Почему бы тебе, пустозвону, и не заткнуться? — резко оборвал его Буридан. — Надоели уже эти твои убогие шутки!

— Ого! — молвил Бигорн. — Да вы сегодня такой же резкий, рогатый и возмущенный, каким, должно быть, был сам дьявол в тот день, когда надеялся утащить мою тушу к себе в преисподнюю, и когда, благодаря вам, я посмеялся над мэтром Каплюшем. Шутка шутке рознь. Вот та, например, которую позволил себе Ганс, король Арго, заколов себя на глазах у славного короля Людовика Сварливого, кажется мне отвратительной, и я даю вам слово, что никогда не стану шутить таким образом.

— Да, жаль беднягу! — вздохнул Буридан, вздрогнув. — Он был так отважен и великодушен! Знаешь ли, этот король бродяг оказался человеком куда более сердечным, чем некоторые знатные сеньоры, которых я мог бы сейчас назвать!

— Не стоит! — сказал Бигорн.

— И умер как настоящий храбрец! — задумчиво проговорил Буридан.

— Хм, дурная вышла шутка. А вот вам удастся просто замечательная, если вы подниметесь из этого кресла, в котором сидите, словно статуя, похожий на святого Варнаву у портика церкви Сент-Эсташ, и проследуете за мной в нижний зал, где вас ждет зрелище, которое быстро вернет вам жажду жизни. Черт возьми! Да, нас победили, разбили наголову, но мы еще возьмем реванш.

— О каком зрелище идет речь? — спросил Буридан.

— Пойдемте, и сами все увидите.

Буридан пожал плечами и решил спуститься с Бигорном в нижний зал, где, возможно, смутно надеялся увидеть одного из тех, по ком так скучал. Ланселот уже приучил его к своим сюрпризам.

Но в качестве зрелища — и зрелища, следует признать, весьма интересного — он увидел лишь ярко освещенный двумя канделябрами стол, который просто ожидал сотрапезников. Из оных в данный момент в зале присутствовали только Гийом Бурраск и Рике Одрио. На столе сверкали оловянные и фаянсовые тарелки. Несколько пузатых кувшинов содержали вина самых лучших марок — судя по тем умиленным взглядам, которые бросали на них император Галилеи и король Базоши, правители хоть и свергнутые, но не лишившиеся вместе с троном еще и аппетита.

Завидев Буридана, друзья издали радостный вопль и хором воскликнули:

— К столу!

Буридан покачал головой. Гийом взял его за руку и подвел к буфету, заставленному вкуснейшими блюдами.

— Буридан, — сказал он серьезно, — если ты намерен заморить нас голодом, так и скажи, чтобы мы могли хотя бы исповедоваться и умереть как положено.

— Что ты хочешь этим сказать, Гийом?

— Он хочет сказать, — подал голос Рике, — и мы хотим сказать, что поклялись не садиться за стол, пока за него не сядешь ты. Понюхай, как пахнет этот окорок косули.

— Или вот эта дичь, — продолжал Гийом, — которая, должно быть, поджаривалась в глотке Юпитера, бога чревоугодия.

— А ты уверен, дружище, — сказал Рике, — что Юпитер был богом чревоугодия?

— Если и не был, — промолвил Гийом, — то вполне заслуживал того, чтобы быть — тот еще был обжора. Все они, боги, были обжорами, что еще раз доказывает, что обжорство по природе своей божественно.

Буридан рассмеялся, и Бигорн воскликнул:

— Всё, я разделываю дичь!

Гийом и Рике были уже за столом, и, принюхавшись к ароматам этих прекрасных блюд, Буридан, несмотря на искренние страдания, тоже почувствовал, что начинает смягчаться.

— В конце концов, — пробормотал он, — действительно, жестоко уморить голодом оставшихся у меня друзей под тем лишь предлогом, что двоих из них я уже потерял.

— И потом, — заметил Гийом, — если мы должны будем еще сражаться, не можем же мы броситься в бой натощак.

— К тому же, — проговорил Рике с полным ртом, — должен признаться, что когда я не поужинал, стоит даже ребенку дунуть — и я упаду.

То был пир, достойный этих веселых товарищей, и Буридан тоже в нем поучаствовал, да так, что когда опустела лишь половина кувшинов, юноша вновь, неизвестно отчего, обрел надежду. Однако время от времени он все же бормотал:

— Бедный Филипп!

И тогда Бигорн отвечал: