Буридан

— Мессир Филипп д'Онэ, возможно, из нас всех — самый счастливый. На то есть причина: он умрет за ту, которую любит, что само по себе достойно уважения.

— Заткнись, презренный! — ворчал Буридан. — Я запрещаю тебе смеяться по поводу этого несчастного дворянина… Бедный Готье! — добавил он.

— Да уж, такого выпивоху — еще поискать! — кивнул Гийом с гримасой сожаления и опустошил кубок.

— Согласен, — откликался Рике, — в этом с ним мало кто мог сравниться. Как-то раз, в «Бочонке пива», я видел, как он перепил сразу десятерых, которые уже валялись под столами, когда он еще заказывал себе, на дорожку, последнюю кружку.

Так — за едой, питьем и восхвалением благородных братьев д'Онэ — и протекало время. Внезапно дверь открылась. Вошел некий человек, из местных бродяг, и сказал:

— Капитан, мы привели вам добычу.

— Мужчину или женщину? — спросил Ланселот Бигорн.

— Ты хоть оставил ему его экю, а? — произнес Гийом. — Так как, знаешь ли, отныне в сем достойном королевстве Арго обыском пленников заведую я.

— Зачем нам экю? — уже заплетающимся языком проговорил Рике. — Здесь же не «Флер де Лис», где нужно только платить, и всегда платить.

— Веди свою добычу, — сказал Буридан мрачным голосом и, вздохнув, проворчал себе под нос: — Думал ли я когда-нибудь, что мне придется здесь, во Дворе чудес, заниматься добычей всяких воров и грабителей?

В этот момент двое бродяг ввели человека и, по жесту капитана, удалились, успев напоследок обвести восторженным взором стол.

— Кто ты? — спросил у человека Буридан.

Тот отвечал:

— Меня зовут Тристан, и я верный слуга монсеньора Ангеррана де Мариньи.

Буридан вздрогнул при этих словах, вскочил на ноги, а Рике и Одрио подхватили шпаги, которые отстегнули, усаживаясь за стол. Что до Бигорна, то он пристально посмотрел на вновь прибывшего и пробормотал:

— Похоже, нас ждет нечто интересное.

Тристан бросил на эти окружавшие его враждебные физиономии взгляд спокойный и уверенный.

По прошествии нескольких минут тишины Буридан спросил:

— И ты здесь, вероятно, по воле твоего хозяина? Монсеньор де Мариньи, не осмеливаясь больше являться лично диктовать мне условия, теперь посылает своих верных слуг! Ну да, так он практически ничем не рискует. Что ж, говори! Что тебе велели передать мне? Должен ли я вернуть этому достойному отцу дочь, которую он не сумел защитить и которую готов был скорее, убить, нежели видеть женой такого разбойника, как я? Или, накинув на шею петлю, я должен явиться с повинной в Собор Парижской Богоматери и оттуда уже направиться к виселице, что стоит на Гревской площади? Ну же, верный слуга, объясни мне желания твоего благородного господина, но, предупреждаю, друг, будь краток.

Тристан отвечал:

— Мой благородный господин, монсеньор Ангерран де Мариньи был арестован и препровожден в Тампль.

— Арестован! — вскричали четыре товарища в один голос, но с разными интонациями.

Действительно, если у Бигорна то был крик удивления, а у Гийома с Рике — возглас радости, то Буридан встревожился: «Отец Миртиль арестован! Что она скажет? Что сделает?»

— Да, — продолжал Тристан, — мессир де Мариньи был арестован, повержен ненавидящим его графом де Валуа. Мой господин был слишком велик для нашего времени! Там, где он шел, другие утопали в его гигантской тени, будь то принцы или короли. Король Людовик был прозван своим народом Сварливым. Это означает — и я с этим согласен, — что он задира и спорщик, но также и то, что у него характер ребенка: как и все дети, он самодоволен и завистлив. Эту-то зависть, Богом клянусь, и пробудил в нем граф де Валуа. Сеньор де Мариньи поплатился за то, что создал крепкую, способную противостоять нападкам феодальных сеньоров монархию, вот только забыл сделать себя королем этой монархии. Забыл или не соизволил.

Буридан сперва выслушал эти слова верного слуги Ангеррана де Мариньи с удивлением. Внутри него все уже кипело от гнева.

— И зачем же, — произнес он наконец дрожащим голосом, — зачем же вы пришли рассказать все это мне?

— Затем, — отвечал Тристан, — что вы — жених дочери этого только что арестованного человека. Вы ему — почти родня, мессир Буридан; или мне пойти к этой благородной девушке и сказать ей: «Ваш отец арестован, ваш отец будет препровожден на Монфокон или взойдет на эшафот, я хотел поведать об этом тому, кого вы называете вашим женихом, но Жан Буридан отказался меня выслушать?»

В пиршественном зале, совсем недавно таком веселом, воцарилась тишина и удивление. Ни Бурраск, ни Одрио, ни Бигорн не посмели бросить хоть одну из своих обычных шуточек, они чувствовали, что у них на глазах происходит нечто великое и прекрасное. В манерах старого слуги не было ничего ни церемонного, ни жалостливого. Он просто излагал ситуацию, и ситуация эта была ужасной для Буридана: повержен человек, который ненавидел его и который не вызывал у Буридана в ответ ничего, кроме ненависти. И несмотря на это, Буридан не имел права радоваться падению своего врага!