Буридан

Заметив такое расположение короля, расшитые золотыми галунами дворяне, офицеры и придворные, что присутствовали при этой аудиенции, принялись поглядывать с завистью на этого неряшливо одетого, закованного в цепи бродягу в окружении не отходивших от него ни на шаг стражников. Пленник улыбался с невозмутимой уверенностью и с дерзкой непринужденностью ходил по залу вразвалку, — Ланселот Бигорн был слишком хитер, чтобы не уловить, какое он производит впечатление, моментально смекнув, что партия останется за ним, если он будет действовать открыто.

Потому-то бетюнец и старался держаться вызывающе; мимика его неугомонной физиономии была сколь комичной, столь же и разнузданной; он был решительно настроен преувеличивать остроты и колкости, наплевав на придворный этикет.

Откровенно говоря, Ланселот имел весьма слабое представление о местном этикете, а его природные манеры были весьма далеки от манер даже самого завалящего из придворных. Так что, ответив столь смело королю, он счел необходимым подчеркнуть свой ответ новым громким ослиным ревом — к глубокому изумлению присутствующих, но к величайшей радости короля, который совершенно искренне расхохотался, смеясь не столько над неистовыми «иа!» Ланселота, сколько над перепуганными лицами тех, кто его окружал.

— Довольно, довольно, господин шут, — замахал рукой король, когда понял, что Ланселот и не собирается останавливаться. — Говорят, у тебя есть для меня какая-то важная информация? Что ж: прекращай изображать осла и переходи на нормальный французский.

— Я не изображаю осла, — дерзко отвечал Ланселот, — я и есть осел, ослиный осел, и я почтенно приветствую в вашем лице осла еще большего, чем я сам.

— Шутить изволишь? — нахмурился король, сдерживая жестом придворных, возмущенных такой наглостью.

— Почему же? — промолвил Бигорн, казалось, не замечая уже начавших сгущаться над его головой туч. — Вовсе нет. Нужно быть еще большим ослом, чем я, чтобы просить меня рассказать то, что я знаю, перед пятью десятками человек. Почему б тогда не собрать в большом зале весь двор? — добавил он, многозначительно подмигнув Его Величеству.

Людовик понял намек, и, не обращая внимания на использованную форму обращения, в очередной раз восхитился смекалкой Бигорна.

— А ведь пройдоха прав, — пробормотал король.

— Черт возьми! Да я и сам знаю!.. — ухмыльнулся шут.

В этот момент один из присутствующих дворян сделал два шага вперед и приблизился к Людовику, словно желая поделиться некими конфиденциальными сведениями.

— Что еще? — проворчал король. — Говорите, сударь.

Дворянин произнес тихим голосом несколько слов, и доброжелательная улыбка Его Величества, как по волшебству, испарилась, и он обратился к Бигорну уже резким, зловещим тоном, тогда как виновник этой неожиданной перемены отступил назад.

— Говорят, милейший, вы сражались на стороне этого разбойника Буридана, и вас поймали при выходе из этого мерзкого места, средоточия мятежа и преступлений, которое зовется Двором чудес?

— Сир, — пожал плечами Бигорн, понимая, что на кону его голова, — разве вы не знали, что я был во Дворе чудес?

— Конечно же, знал. Но ты сражался! Тебя видели! Это правда?

— Правда, сир!

— Так ты признаешь это? — прорычал король.

— Более того, горжусь этим. Иа!.. Посмотрел бы, что бы на моем месте делали вы, пусть вы и король! Если б ваша жизнь зависела от чьей-либо еще жизни — как моя зависела от жизни Буридана — разве не выхватили бы вы шпагу, дабы защитить этого человека, как я защищал мессира Буридана? Вы забываете, сир, что я говорил вам про свою судьбу, связанную с судьбою этого Буридана, да поглотит его преисподняя!.. Эта забывчивость меня огорчает, но не удивляет, так как — увы! — так бывает всегда: великие мира сего охотно забывают все, что касается таких жалких людишек, как я. Рассмешите их, позабавьте, окажите им услугу, сопроводите в место, где содержится их дражайший дядюшка, в место, где они найдут доказательство предательства, и они предложат вам прекрасную должность. А потом, когда насмеются вдоволь, когда бедный Ланселот развлечет их до слез, потом начинается: «Собака! Мерзавец! Гнусная свинья! Набитый дурак!» и прочие подобные любезности, и только потому, что несчастный Ланселот Бигорн имеет слабость дорожить своей чертовой шкурой и имеет наглость защищать ее unguibus et rostro[1], как говорит мой достопочтенный духовник. И я еще шел сюда, преисполненный веры в слово моего короля!.. Хотел встать под его королевскую защиту!.. Да что я говорю?.. Посвятить себя всего служению его августейшей персоне!.. И вот как был встречен!.. Бедный Ланселот Бигорн, бедный я. Мое сердце страдает и стонет. Но по крайней мере, клянусь святым Варнавой, моим глубоко почитаемым патроном, боль эту услышат все до единого!