Буржуазия и царизм в первой русской революции

Царское правительство было заинтересовано в том, чтобы заключить заём до открытия Думы. В своём прошении царю об отставке 14 апреля 1906 г. Витте писал: «Я сознавал свою обязанность приложить все мои силы, дабы Россию не постиг финансовый крах или, что ещё хуже, чтобы не создались такие условия, при которых

Дума, пользуясь нуждой правительства в деньгах, могла заставить идти на уступки» ¹³³.

Между тем во Франции «Общество друзей русского народа»[48] пыталось заставить правительство отказаться от финансовой поддержки царизма. При этом прогрессивные силы Франции возлагали известные надежды на радикала министра внутренних дел Ж. Клемансо как на противника в прошлом франко-русского союза. Действительно, у Клемансо были сомнения насчёт законности займа без санкции Думы, но они рассеялись, когда стало очевидным, что кадетская партия, одержавшая победу на выборах, не склонна активно противодействовать займу.

29 марта ЦК партии народной свободы под председательством кн. Пав. Долгорукова обсуждал вопрос, насколько закономерен и допустим предстоящий внешний заём до открытия Думы и не следует ли противодействовать его заключению. Центральный комитет, «относясь вполне отрицательно к означенному займу и находя его крайне вредным для интересов страны, признал, однако, невозможным (единогласно) делать какие-либо шаги от имени партии для того, чтобы воспрепятствовать займу» ¹³⁴.

Но через день, 31 марта (13 апреля), в «Vossische Zeitung» появилась телеграмма из Парижа о том, что «члены здешнего комитета кадетской партии постановили обратиться к посредничеству Клемансо, чтобы он побудил французское правительство отсрочить заключение нового русского займа по крайней мере до того времени, когда соберётся Государственная дума… Клемансо согласился принять делегатов частным образом»[49].

Обеспокоенный этим сообщением Витте тотчас же телеграфировал в Париж Коковцову: «…часть крайних партий решила во что бы то ни стало расстроить заём. С этой целью выехали в Париж Павел Долгоруков и другие, и будто бы от Долгорукова получена телеграмма, что интрига идёт успешно» ¹³⁵. На это Коковцов ответил 10 (23) апреля телеграммой, что кампания против займа «вредного влияния не имела» и кадеты в ней не играли руководящей роли ¹³⁶.

Но даже лидеры кадетской партии разделяли мнение о том, что кн. Пав. Долгоруков и В. А. Маклаков вели в Париже кампанию против займа. По воспоминаниям И. В. Гессена, «некоторые члены партии, бывшие в то время в Париже, предпринимали шаги для ознакомления французов с нашим взглядом на незакономерность такого займа». При этом Гессен ссылался на письмо Маклакова, «общий смысл» которого сводился «к констатированию неудачи» ¹³⁷.

Однако сам Маклаков утверждает, что никогда не принимал точку зрения левых партий, для которых заём был незаконен и не мог быть впоследствии признан Государственной думой. По мнению Маклакова, до открытия Думы царь юридически обладал прежней неограниченной властью. Это относилось и к займу. Вместе с тем Маклаков полагал, что, хотя заём и не противоречит закону, разрешение его накануне созыва Думы было бы со стороны французского правительства недружественным актом по отношению к русскому народу. Поэтому по просьбе французского журналиста Гильяра, сторонника движения в защиту русской революции, Маклаков составил записку, которую Гильяр 5 (18) апреля передал Клемансо. В ней указывалось, что кадетская партия «рассматривает внешний заём, проектируемый нашим правительством, как роковой для интересов России и опасный для интересов Франции». Этим французское правительство сыграло бы на руку придворной камарилье, мечтающей о реставрации абсолютизма. Но возвращение к старому режиму неминуемо привело бы к обострению революционного кризиса в стране, что имело бы гибельные последствия и для франко-русского союза, и для французских капиталов, вложенных в русские займы и промышленность. Но в записке не заключалось никаких угроз о непризнании займа русским народным представительством[50].

Ознакомившись с запиской, Клемансо принял Маклакова и поставил его в известность, что записка запоздала, так как постановление Совета министров о разрешении займа уже состоялось. Затем Клемансо передал записку министру финансов Р. Пуанкаре, который также оставил её без последствий. Посетившим его Маклакову и Павлу Долгорукову он заявил, что французское правительство поставило условием, чтобы получаемые по займу деньги могли расходоваться только с разрешения Государственной думы. Но это условие было излишне, ибо манифесты 17 октября 1905 г. и 20 февраля 1906 г. достаточно ясно устанавливали, что расходование денег без согласия Думы не могло иметь места.