Буржуазия и царизм в первой русской революции

Угодничество кадетов перед царизмом ярко проявилось и при обсуждении государственной росписи доходов и расходов на 1907 г. Предвыборные обещания о том, что в своей «осаде» правительства кадеты используют бюджетные права Думы, были безжалостно выброшены за борт. Теперь они заявляют, что «роспись на 1907 год вряд ли возможно использовать как орудие политической борьбы»¹⁶⁷. При этом в защиту своей оппортунистической тактики кадеты обычно приводили два аргумента: 1) принципиально отказаться от утверждения новой росписи означало бы сразу и решительно вступить в крайне острый конфликт с правительством и поставить на карту судьбу Думы чуть ли не в первые же дни её существования и 2) отказ утвердить бюджет как угроза не очень сильное средство, потому что бюджетные права Думы крайне невелики; население вовсе не подготовлено к идее незаконности налогов, не разрешённых народными представителями, к тому же при господстве косвенного обложения неплатёж налогов не может привести к истощению казны и победе над правительством ¹⁶⁸.

В действительности, несмотря на ничтожность прав Думы, указывал Ленин, «фактически известная зависимость правительства от утверждения бюджета Думой существует» ¹⁶⁹. Царскому правительству был необходим заём для покрытия дефицита по чрезвычайным расходам, но вера иностранных банкиров в кредитоспособность России во многом зависела от Думы. Здесь её голос был чрезвычайно важен. «Никто не мог бы так много сделать для лишения Столыпиных и Ко европейской финансовой поддержки, как Дума» ¹⁷⁰, — писал Ленин. Кадеты и на этот счёт поспешили рассеять опасения правительства.

На заседании парламентской фракции 15 марта Кутлер признал нежелательными демонстрации в виде не-утверждения некоторых частей росписи. Он также считал, что Дума не может отказать в разрешении заграничного займа, так как дефицит в росписи составляет 188 млн. руб. Фёдоров сообщил, что «в Париж уже уехало лицо с заявлением, что Дума не вмешивается в концессии». По мнению Фёдорова, «следовало бы войти в сношение с Государственным советом, чтобы сладить бюджет совместно». Было постановлено, что борьба должна вестись за законодательное расширение бюджетных прав Думы, для чего необходимо выработать законопроект об изменении бюджетных правил 8 марта 1906 г. в частях, не включённых в Основные законы ¹⁷¹.

На заседании Думы 20 марта кадетские ораторы Кутлер и Струве заявили, что не только не будут касаться общей политики правительства, но и в отношении росписи не пойдут «путём беспредметных демонстраций», а сделают «всё, что можно сделать в интересах народа с данным нам расходным бюджетом, в рамках действующего бюджетного права» ^,72.

Играя на страхе трудовиков перед роспуском Думы, кадеты убедили их не голосовать за предложения социал-демократической фракции и группы социалистов-революционеров об отклонении бюджета целиком без передачи в комиссию. Дума 27 марта постановила передать роспись в бюджетную комиссию, и таким образом судьба бюджета была более или менее предопределена.

Раболепство кадетов перед Столыпиным обнаружилось и в связи с так называемым зурабовским инцидентом. При обсуждении законопроекта о величине контингента новобранцев на закрытом заседании Думы 16 апреля социал-демократический депутат А. Г. Зурабов обратил внимание на то, что «.. армия в самодержавном государстве не будет никогда приспособлена в целях внешней обороны, что такая армия будет великолепно воевать с нами… но всегда будет терпеть поражение на Востоке». В этих словах правительство и черносотенные депутаты усмотрели «оскорбление армии». Министры ушли из зала заседания. Растерявшийся Головин объявил перерыв, во время которого он ходил в министерский павильон и обещал провести через Думу осуждение поступка Зурабова. Но сочувствие, с которым были встречены слова Зурабова левыми депутатами, крайне осложнило задачу Головина. Тогда он прибег, по собственному признанию, к уловке: «Я решил неожиданным предложением внести смятение среди левых и таким образом надеялся получить большинство за нежелательное для них предложение… Я выразил глубокое сожаление, что в стенах Думы раздалась речь, недостаточно уважительная к доблестной русской армии, и за эту речь я, как председатель Думы, делаю Зурабову замечание и лишаю его слова — и сразу же: одобряет ли Дума действия председателя? (Левые ушли из зала, предложение принято единогласно.)» ¹⁷³.