Буржуазное достоинство: Почему экономика не может объяснить современный мир

В любом случае, как утверждает историк экономики Джон Чартрес, Британия "задолго до 1750 г. ...обладала необычной гибкостью в использовании своих материальных благ". "В Британии не было ни внутренних тарифов, которые донимали французских предпринимателей вплоть до XIX в., ни препятствий для найма женщин в промышленность, которые мешали предпринимательству в Китае или арабском мире, ни классовых барьеров для мобильности в промышленности, которые сковывали Индию (и особенно после того, как европейские теории культурных стадий утвердились при британском радже). Поэтому в Британии было мало купюр в 100 фунтов стерлингов, валявшихся на земле и готовых быть подобранными. Расширение шерстяной промышленности и сокращение выращивания пшеницы может принести нации, если перестройщики окажутся удачливыми или умелыми, 10-процентный выигрыш. Но не 1500%. Говоря иначе, с 1970 года мы узнали много нового: индустриализация в Британии не была связана ни с внутренним реальным перемещением рабочей силы, ни с транспортными инновациями, ни с инвестициями мануфактур, ни внешней торговли - все это вопросы реорганизации использования труда, земли и капитала. Создание современного мира не было вопросом простого переосмысления благоразумия и умеренности.

Рассмотрим внешнюю торговлю. Старая традиция, начатая Арнольдом Тойн-би в 1884 г., продолженная в 1960-е гг. американским историком экономики Уолтом Ростоу и британскими историками экономики Филлис Дин и У.А. Коулом и до сих пор популярная среди большинства историков общего профиля и некоторых историков-экономистов, делает акцент на внешней и колониальной торговле Великобритании как "двигателе роста". Дин и Коул вполне справедливо замечают, что "удельный вес внешней торговли в общем объеме экономической деятельности" был наиболее высок в конце XIX - начале XX века, а не в XVIII или начале XIX. Тем не менее, они делают вывод, что в классический период промышленной революции внешние рынки "вероятно, сыграли решающую роль в инициировании процесса индустриализации".

Однако исследования, проводившиеся с 1970 г., показали, что существование остального мира имело значение для британской экономики, но не в том смысле, как это предполагается метафорой "двигатель роста" или "решающее значение". Правда, существует корреляция, которая и послужила основой для метафоры в первую очередь. Эта корреляция была выражена в 2006 г. Алленом, который бодро заявил, что "эконометрический анализ показывает, что больший объем торговли [на душу населения в Нидерландах и Великобритании] объясняет, почему их заработная плата сохранялась (или росла) даже при росте их населения". "Эконометрический анализ" звучит впечатляюще, но позвольте мне сказать вам, что он обычно зависит (как в данном случае) от неправильного использования чего-то под названием t-тест. И в любом случае это означает всего лишь post hoc ergo propter hoc - торговля была высокой, а затем и зарплата тоже. Post hoc - это наводящая форма рассуждений, но сама по себе она часто вводит в заблуждение. Ante hoc ergo non propter hoc, "до этого, следовательно, не из-за этого", всегда оправдывает себя: достоинство североморских буржуа выросло до того, как они совершили промышленную революцию, и поэтому не их успехом (как утверждал Маркс) объясняется все их достоинство. Но post hoc - единственное понимание, которое может предложить гордый эконометрист, - не всегда дает результат. Именно поэтому, как с грустью вынуждены признать эконометристы, со времен Второй мировой войны ни один серьезный экономический вопрос не был решен с помощью эконометрики.

Великий историк работорговли Джозеф Иникори считает, что "техно-логические изменения происходили под влиянием торговли", но его аргументы - это корреляции, основанные на устаревшей модели индустриализации путем импортозамещения (та самая модель "зависимости", которая вдохновила Латинскую Америку в 1960-1970-е гг. на экономически губительную политику протекционизма).

Технологические изменения происходили в "отсталых в социальном и сельскохозяйственном отношении северных графствах" Англии - это утверждение удивило бы Джеймса Уатта, шотландца, обосновавшегося в Бирмингеме (Уэст-Мидлендс), не говоря уже о его коллегах-приборостроителях в Лондоне.