Соблазн приписать промышленную революцию зарубежным приключениям европейцев с 1490-х по 1950-е годы возникает из-за смешения завоеваний и обогащения, которое я уже отмечал у Лан-деса, Кеннеди, Даймонда, Финдли, О'Рурка, Барнетта (и многих других подобных ученых, достойных восхищения). И это происходит из-за грубой корреляции во времени. Это опять-таки случай post hoc - или, скорее, dum hoc (одновременно с этим) -ergo propter hoc. Действительно, британцы, например, процветали примерно в то же время, когда приобрели свою империю - хотя, повторимся, решающее десятилетие индустриализации 1780-х годов, если взять одну временную проблему, как раз приходится на то время, когда Британия потеряла свою первую империю и не установила крепкую хватку над второй. А Япония при Токугава, как можно утверждать, приводя доводы в пользу империи наоборот, отказалась от внешней торговли и иностранных завоеваний как средства роста как раз тогда, когда европейцы только начинали заниматься этим делом. Если бы Япония в 1603 г. была открыта для иностранных идей так же, как в 1868 г., и особенно если бы она раньше приняла идею буржуазного достоинства, отсутствие у нее колоний, таких как приобретенные позднее (после начала индустриализации) Корея, Тайвань или Маньчжурия, не имело бы значения. Можно указать на конкретные факторы в неевропейских случаях, что сделало заморский империализм менее заманчивым, скажем, для Японии Токугава и Китая Цин, а значит, оставило их без замечательных преимуществ заморской империи для создания современного мира. Европейская колонизация была легкой в Америке, потому что конкистадоры и пастухи привезли на своих кораблях корь и оспу. Не так легко, хотя бы из-за градиента заболеваемости, это было сделать, скажем, в Индии или Индонезии. Поэтому, как утверждает Кеннет Померанц, Китаю не хватало легко колонизируемых чужих земель для обеспечения сырьем, например хлопком. Но, как отмечает Померанц, в 1750 г. Китай внутренне обладал, вероятно, крупнейшим источником хлопка в мире. Зачем было завоевывать Индию?
Дело в том, что Китай и Япония могли бы индустриализироваться и без колоний, и вообще без мировой торговли. Однако они этого не сделали. Померанц утверждает, что в Китае не было политического альянса в пользу внешней торговли. Это не преувеличение. Однако откат назад после приключений великих торговцев в начале XII в. был отчасти следствием гораздо более глубокого препятствия на пути быстрой индустриализации в Китае - пренебрежительного отношения ко всем купцам. (Голдстоун, пожалуй, не согласится с этим, заметив, что для Китая не было смысла выходить за пределы Индийского океана. Однако презрение к купцам и способность воплощать это презрение в произвольной политике все равно были ощутимы, как, например, в странной политике династии Мин по полному закрытию всей экономической деятельности на побережье, чтобы вытеснить японских пиратов). Иностранные купцы на некоторое время были стеснены в южном порту Гуанчжоу (или, как его называют на Западе, Кантон) и в северной части Кяхты, на границе с Россией, на расстоянии около 2,5 тыс. миль. Это было бы похоже на то, как если бы входы для европейской торговли соединялись с Кадисом на юге и Санкт-Петербургом на севере. Снова возникает вопрос о политическом единстве Китая. Испанцы, конечно, хотели сделать Севилью, а затем Кадис единственным центром торговли из Нового Света. Но назойливые французы и англичане не дали им этого сделать. Они превратили Гавр и Бристоль в опорные пункты Нового Света, дойдя в своей самоуверенности до того, что время от времени захватывали Ка-дис и сжигали испанские корабли.