Буржуазное достоинство: Почему экономика не может объяснить современный мир

И даже тогда так называемым стимулом к инновациям было, очевидно, не только зарабатывание денег. Роберт Аллен утверждает, что "технологии изобретались людьми для того, чтобы делать деньги", и поэтому "изобретение было экономической деятельностью".3 Это не так. Технология была изобретена во имя добродетели благоразумия, да, но также и добродетелей мужества, надежды, воздержания, справедливости, любви и веры. Аллен использует редукционизм, который в последнее время стал стандартным риторическим ходом в экономике Самуэльсона и Беке-риана. В 1725 г. епископ Батлер уже жаловался на "странную [и недавнюю] страсть многих людей объяснять все частные привязанности и представлять всю жизнь не чем иным, как одним непрерывным упражнением самолюбия".4 "Великое заблуждение книги доктора Мандевиля, - писал Адам Смит в 1759 г., [т.е. просто вопрос прогосударственного благоразумия и собственного интереса], который является таковым в любой степени и в любом направлении".5 Деньги имели значение, но были и другие мотивы. Джоэл Мокир подчеркивает славу игры: "Стандартная казенная система мотивации [которая в любом случае не объясняет того, что должна объяснять] была дополнена более сложной, включающей признание коллег и чистое удовлетворение от возможности делать то, что хочется". "Когда любишь науку, - писал химик Клод Луи Бертолле Джеймсу Уатту, - мало нуждаешься в богатстве, которое рисковало бы счастьем", хотя, как отмечает Джордж Грэнтэм, Бертолле на самом деле хорошо платили как высокопоставленному государственному служащему. Гораций не смог бы сказать это лучше, как и Адам Смит, предполагаемый пророк прогресса, который объявил бедняка, загорающего на обочине дороги, более счастливым, чем принц. Слабые стимулы, которые в полной мере присутствовали в XIII веке, не могут объяснить бешеное развитие инноваций в XVIII и XIX веках.

Сам Аллен признает, что патенты на изобретения, хотя и были доступны в Англии с 1624 г., но, как я уже отмечал, практически не использовались, что было бы странно, если бы речь шла только о получении прибыли. И он давно и убедительно утверждал, как уже отмечалось, что "коллективное изобретение" часто было выходом, поскольку оно "разделяло затраты и объединяло выигрыш". В компьютерном мире это была технология с открытым исходным кодом. Бен Франклин раздавал свои изобретения, такие как громоотвод и печь Франклина. Так же поступал и Майкл Фарадей. Такие примеры свидетельствуют против сведения инноваций к денежным затратам и выгодам. Томас Карлайл, бич классических экономистов, заметил в 1829 г., что людей "никогда не побуждала к глубоким, основательным, всепроникающим усилиям какая-либо исчислимая перспектива прибыли и убытков для любого видимого объекта, но всегда для какого-то невидимого и несбыточного". Не "всегда": мы не должны отказываться от благоразумия вместе с умеренностью. Но часто и вера, и любовь, и надежда, и справедливость, и мужество - тоже.

Экономист, который мыслит как экономист, а не как технарь, знающий только расчеты предельных балансов Макса У., на самом деле не считает точку зрения Карлайла столь ужасно антиэкономичной. Вычислимые перспективы уже были бы открыты. Обычные балансы прибылей и убытков не могли послужить причиной внезапного, уникального и гигантского рывка вперед в 1700-1900 гг. Именно непруденциальная часть человеческой мотивации делает возможными сюрпризы, такие как величайший экономический сюрприз со времен одомашнивания пшеницы и риса, крупного рогатого скота и лошадей. Мокир, ссылаясь на концепцию "везучих дураков" Джона Ная, отмечает, что "большое количество важных изобретателей умерли в безвестности и нищете, что свидетельствует о том, что частная отдача от общественно полезного изобретения была низкой [после изобретения], но усилия все равно прилагались, поскольку изобретатели переоценивали частную отдачу". Чтобы правильно объяснить изобретение, нужно включить в научный подход не только благоразумие. Необходимо также включить надежду и смелость. Так мог бы утверждать экономист, если бы он верил в классическую, неоклассическую или даже самуэльсоновскую экономику после установления равновесия. Граница возделывания не просто немного отодвинулась - она вырвалась вперед. Illa humanitatis fecerunt saltum. Человеческие дела совершили скачок, героическое и нестандартное событие.