Буржуазное достоинство: Почему экономика не может объяснить современный мир

Мы возвращаемся к тому, что реально произошло в 1700-1848 годах, а затем в 2010-м и далее, - к росту доходов на человека в разы к концу, скажем очень консервативно, шестнадцатого века. Происходящее стало осознаваться постепенно в двадцатом веке. Среди многих экономистов и историков экономики это признание постепенно убило представление о том, что бережливое сбережение - это путь к огромным и колоссальным производительным силам. Уже в 1960 г. Хайек поставил под сомнение "нашу привычку рассматривать экономический прогресс как накопление все большего количества товаров и оборудования". В 2010 г. историк экономики Алекс-Андер Филд на основе расчетов изменения производительности труда в США подтвердил первоначальные выводы 1960-х годов о том, что дело в технологиях, а не в накоплении капитала; а в 2006 г. экономист Питер Ховитт пришел к аналогичному выводу на основе межстрановых исследований.

Итак: Великий Факт не был вызван накоплением капитала, столь же желательным, как и система межштатных автомагистралей, оцененная изобретением автомобиля и грузовика. Не было и такого явления, как накопление образовательного капитала. Они предоставляются, если этого требуют инновации. Не было и лучшего распределения, которое происходит при улучшении институтов, или коммерциализации. Как бы ни была хороша эффективность, она не главное. Главное - инновации. Даже многие хорошие экономисты не смогли понять, что статическое распределение не является ключом к успеху рыночных обществ. Это не так. Поэтому неэффективность социал-демократических режимов, таких как французский, вызывает сожаление, но пока не является катастрофой ни в политическом, ни в экономическом плане. Франция очень богата и очень свободна. Щедрое социальное обеспечение не привело к крепостному праву, поэтому умеренный вариант Западной Европы. Правда, эмпирически, как непреложный факт человеческой природы, достоинства и свободы буржуазии действительно приводят к большему количеству инноваций. Но "социальная рыночная экономика" Финляндии и Голландии продолжает успешно функционировать, поскольку в них нет жесткого наступления на достоинства и свободы буржуазии.

Концептуально можно предположить, что природа человека при другом, более жестком социализме - централизованном планировании, нулевой собственности, социализме "расстрела всей буржуазии" - приведет к такому подъему общественного духа, скажем, или к такому снижению отчуждения, что желательные инновации будут процветать. Поскольку ничто не мешает использовать Каспийское море для орошения, все будет хорошо, и никакого разрушения окружающей среды не произойдет. Консультация с Volonté General послужила бы общественному благу. Но факты налицо, и они говорят об этом однозначно. Муравьиный социализм - это катастрофа и, вероятно, всегда будет катастрофой. В 1917 г. можно было вполне обоснованно полагать, что общество, в котором нет восхищающейся буржуазии, которой можно пользоваться, на самом деле будет более инновационным, чем общество, в котором у власти находится ужасающая буржуазия, и таким образом социализм вытащит бедных из нищеты. Однако к настоящему времени убежденность в том, что сталинизм - это хорошо, уже необоснованна. "Коммунистический" Китай внедряет инновации, но только в своей капиталистической, буржуазно-помещичьей части. В других местах он строит по решению правительства огромные армии для подавления инакомыслия и изгнания отдаленных дьяволов европейского и японского империализма, строит огромные плотины, которые через двадцать лет заиливаются.

 

Хорошо. Еще раз: чем тогда объясняются инновации?

Новые мысли, новые привычки ума и губ, то, что Мокир называет "индустриальным Просвещением". "Великий экономист Саймон Кузнец, отмечает его ученик Ричард Истерлин, считал, что "ключевыми участниками исторических изменений являются "данности" экономики - технологии, вкусы и институты, и поэтому большинство экономических теорий в лучшем случае имеют лишь ограниченное значение для понимания долгосрочных изменений". Мокир, Голдстоун, Якоб, Тунцельман, я и некоторые другие пошли бы еще на один шаг дальше, к идеям. Именно идеи о паровых двигателях, фондовых рынках, электрических лампочках и зернохранилищах сделали богатой северо-западную Европу, а затем и большую часть остального мира, а не здания или БА, накопленные за счет сбережений, которые были просто вызваны этими идеями. Как пишет Николас Крафтс: "Отличительной чертой промышленной революции стало появление общества, способного к устойчивому технологическому прогрессу.

и более быстрый рост совокупной производительности труда".