Буржуазное достоинство: Почему экономика не может объяснить современный мир

И не всегда ученые являются предвестниками прогресса. В конце концов, чуть позже, когда буржуазия и ее мировые инновации зашевелились, самые передовые ученые и самые просвещенные мыслители обычно становились самыми яростными врагами экономических инноваций, а зачастую и самыми яростными врагами свободы иметь детей, свободы высказывать свое мнение или свободы жить вне концентрационного лагеря. Социалисты из высшего класса, такие как великий экономист Джоан Робинсон, - пишет экономист и священник Энтони Уотерман, который был ее соучеником в Кембридже, - демонстрировали "патрицианское презрение к капиталистическим актам между взрослыми людьми". Вспомним любимого генетика и статистика Р.А. Фишера (1890-1962), который горячо поддерживал расистскую евгенику; или также любимого эколога, как я уже говорил, Гаррета Хардина (1915-2003), который горячо поддерживал принудительную стерилизацию. Ученые и атеисты - а это не одно и то же - хотя зачастую очень милые люди, не являются автоматически лучшими друзьями человеческого достоинства и свободы, а значит, не являются автоматически лучшими друзьями современного мира.

В 1700 г. ключевым моментом стали не новые науки об анатомии и ас-трономии (ни одна из которых не оказала существенного влияния на развитие промышленности), а новая риторика о буржуазных инновациях. Действительно, кое-что из новой науки улучшило промышленность, как это утверждает Джейкоб в отношении гидрологии. Однако для общего масштаба инноваций, утверждал Мандевиль, важно не наличие ученых, а наличие масс "активных, воодушевленных, трудолюбивых людей, таких, которые приложат руку к плугу, будут пробовать эксперименты [это и есть научное отношение] и уделять все свое внимание тому, чем они занимаются". И особенно важно, чтобы остальные члены общества почитали и освобождали таких людей.

Якоб и Мокир ответили бы, что такие активные люди любого класса все больше сливались с учеными. Мокир, например, утверждает, что "Британия XVIII века была тем, что мы можем назвать технологически ком-петентным обществом. Она изобиловала инженерами, механиками, мельниками, ловкими и изобретательными мастерами, которые тратили свое время и энергию на создание более совершенных насосов, шкивов и маятников". Однако в англоязычном мире такие практические кудесники занимались прикладными вопросами, а не научной теорией, и это главное. Мокир продолжает: "Даже богатые землевладельцы и купцы [в Британии] проявляли увлечение техническими вопросами". Да. В 1752 г. в январском номере журнала Gentleman's Magazine была представлена сложная схема стиральной машины "Йоркширская дева", которая использовалась в действительности. Обратите внимание: к тому времени в Великобритании уже давно считалось, что "джентльмены" интересуются механическими устройствами, отличными от военных машин. Само слово "двигатель", которым когда-то называли охотничьи силки, а затем катапульты и осадные машины.

В 1606 г. в Англии и Шотландии, Америке и Франции к 1800 г. появляются "инженеры" и их деятельность. Она достигает кульминации в жизни инженеров, посвятивших себя полезным проектам промышленного дизайна, экспериментальному безумию, таким как тоннель Темзы Изамбарда Кингдома Брюнеля, железная дорога Great Western и пароход Great Eastern.

Роберт Аллен справедливо замечает, что связь между "промышленным просвещением" Мокира и многими изобретателями была непрочной. Иногда она была тесной, как, например, дружба Уатта с Блэком. Но гончар и член Лунного общества Веджвуд был избран в Королевское общество только в 43 года. Экспериментаторство, сопровождавшее изобретения, продолжает Аллен, в любом случае было необходимо для любой инновации и "имело прецеденты, уходящие в века". Или в тысячелетия, во всех частях света. Несомненно, некие анонимные римляне "экспериментировали", чтобы изобрести римскую арку, а еда - это древний и очевидный случай экспериментирования - без "науки" в современном английском понимании этого слова.

 

Глава 39