Буржуазное достоинство: Почему экономика не может объяснить современный мир

Поэтому распространение экономического роста не является глубокой загадкой. Она, конечно, заслуживает научного исследования, но носит характер нормальной науки, а изучаемые ею события - характер нормальных инвестиций. Снова и снова модный фатализм, считающий тот или иной случай "безнадежным" (в 1960-е годы мы считали таковыми Китай и Индию), и утонченный расизм, считающий, в то же время, когда мы говорили, что они никогда не станут такими же богатыми и знаменитыми, как мы, мы доказали, что это не так. Позвольте людям брать технологии с полок магазинов или с тротуаров и адаптировать их к индонезийским, маврикийским или ирландским условиям ради личной славы или выгоды, и местная буржуазия тоже будет работать на благо нации. Это и есть "буржуазная сделка". Много чернил было пролито на тему "конвергенции". Пессимисты, такие как Луис Бертола, указывают на тревожные неудачи целых регионов, таких как Латинская Америка, в отставании от Европы, США или, в последнее время, Восточной Азии. Но мы, оптимисты, отмечаем, что в любом случае такая страна, как Мексика, значительно выиграла от "буржуазной сделки" по сравнению с ее положением в 1800 году. В таблицах Бертолы, составленных на основе таблиц Мэддисона, Мексика выросла с 693 долл. на голову в год в 1820 г. (в американских долларах 1990 г.) до 7137 долл. в 2003 г., т.е. более чем в десять раз, и это не считая более качественных товаров. Правда, в его таблицах "Запад" достиг этого уровня в 1960-е годы. Но разве сорокалетнее отставание, учитывая продолжающееся движение вверх по лезвию хоккейной клюшки, которое Мексика делит с другими, является поводом для глубокого отчаяния? В таблицах Мэддисона с 1950 по 2001 год сорок семь латиноамериканских стран (включая страны Карибского бассейна) более чем удвоили свои реальные доходы на душу населения. Аналогичным образом, политологи, рассматривающие Италию, такие как Эдвард Баньельд или Роберт Патнэм, уже давно утверждают, что древние культурные и институциональные провалы не позволили Сицилии и остальным странам Юга сравняться с промышленным Севером. Институциональные пессимисты упускают из виду, что тем временем Южная Италия, как и Мексика, поднялась со средневековых стандартов жизни. Катания - это не Милан. Но у катанийцев есть автомобили, дома с мраморными крышами и отдых в Норвегии. После таких успехов нет оснований полагать, что Мексика и Сицилия всегда будут бедными или всегда будут отставать. Япония - нет. Испания - нет.

Более серьезная научная загадка заключается в том, как полки или тротуары оказались так хорошо заполнены в первую очередь. Иными словами, центральная загадка заключается не столько в том, почему в Британии после 1760 г. произошел всплеск того, что Джоэл Мокир называет "макроизобретениями" (пар, текстильное оборудование), сколько в том, почему этот всплеск не угас позже, как это было в более ранние периоды инноваций, например, во время "промышленной революции XIII века". "Классическая" промышленная революция XVIII в., - отмечает Мокир, - не была совсем уж новым явлением". Проявления, как их называет Голдстоун, можно увидеть и в древнем Китае, и в Голландии XVII века. Но продолжение, безусловно, было новым.

 

Глава 14.

 

Как же так? Как и почему произошла первая промышленная революция и ее поразительное продолжение в XIX и XX веках? В этой книге мы специализируемся на широко распространенных объяснениях, которые не очень хорошо работают. Одно из широко распространенных объяснений - бережливость.

Слово "thrift" в английском языке еще до Джона Буньяна использовалось для обозначения просто "богатства" или "процветания", происходя от глагола "thrive", как "gift" от "give" и "drift" от "drive" (в 1785 г. эта деривация была еще актуальна для такого ученого поэта, как Уильям Каупер, который оплакивает работающих бедняков в "The Task" (17, bk. 4): "With all this thrift they thrive not"). Но смысл 3 в Оксфордском словаре английского языка - это наш современный, датируемый XVI веком: "Так я и сделаю, если никто из моих сыновей не будет бережливым" (1526 г.); "Еда никогда не бывает такой приятной... как когда... бережливость ущемляет до этого" (1553 г.).