Бустан

Кумир я видел в капище Сомната[188]
В одежде драгоценной и богатой.

Был из слоновой кости изваян

Прекрасный ликом этот истукан.

Шли тысячи людей на поклоненье

Кумиру — без души и без движенья.

Главу надменно идол воздымал

И пламенным моленьям не внимал.

Мольбы звучали, и пылали свечи

Пред изваянием, лишенным речи.

И я не мог понять людей живых,

Молящихся созданью рук своих.

И у жреца, с которым подружился,

Об этой тайне я спросить решился:

«О мудрый! — обратился я к нему, —

Что здесь у вас творится, не пойму?

Все эти перед статуей моленья —

Не величайшее ли заблужденье?

Ведь силы не дано его рукам,

Его повергнешь — он не встанет сам.

А вместо глаз янтарь блестящий вставлен...

Прошу ответь — за что он так прославлен?»

От слов моих вспылав, как от огня,

И разъярясь, вцепился он в меня.

Брахманов скликал он, живущих в храме,

И понял я, что окружен врагами.

Рванулась на меня, как стая псов,

Орава этих гебров-мудрецов[189].

Они, тропу избравшие кривую,

Сочли кривой стезю мою прямую.

Муж, как бы ни был духом умудрен,

В кругу невежд невеждой будет он.

Как тонущий, в предсмертное мгновенье —

В спокойствии увидел я спасенье.

Коль гневом диким изувер вскипит,

Покорство, мягкость — твой последний щит.

И я брахмана главного восславил:

«О мудрый! Если б ты меня наставил!

Изображеньем бога я пленен,

Так обликом своим прекрасен он!

Утончен лик его... Но не скрываю —

Его духовной сути я не знаю.

Ищу я правды в чуждой стороне;

Открой же вашу истину и мне.

Ты ферзь на клетках тайны мне безвестной,

Будь мне наставником, о старец честный.

Открой мне суть кумира! И клянусь —

Ему тогда я первый поклонюсь.

Слепое поклоненье — заблужденье.

Но счастлив тот, кто понял откровенье!»

И вот брахман улыбкой засиял

И молвил мне: «Прекрасно ты сказал.

Достигнет тот понятия о боге,

Кто ищет указания в дороге.

Я долго в мире, как и ты, блуждал,

Бездушных много идолов видал;

Но этот — наш, чуть утро наступает,

К владыке неба руку воздевает!

Ночь ты с Молитвой в храме посидишь,

А завтра явным тайное узришь!»

Всю ночь я, по велению брахмана,

Там пробыл, как Бижан[190] на дне зиндана.

Та ночь была тяжка, как смертный час...

Молились маги, не смыкая глаз.

Они вовек «воды не оскорбляли»,

И падалью подмышки их воняли.

За что я, неуспевший умереть,

Был должен муки адские терпеть?

Всю эту ночь я, как в цепях, томился,

Терпел, себя смиряя, и молился.

Но вот в литавры страж загрохотал,

В ответ петух брахманом закричал.

И ночь — хатиб[191]

, весь в черное одетый,Из ножен мрака вынул меч рассвета.

Лучи блеснули, будто в Зангебар

Нежданно вторглись полчища татар.

Восток, как трут горящий, задымился,

И мир сияньем ярким озарился.

И маги, лиц водою не омыв,

Вошли, ворота храма отворив.

А вслед народу столько привалило,

Что там упасть иголке негде было.

Вдруг статуя, как будто ожила,

Внезапно к небу руку подняла.

И завопил народ, заволновался...

Когда с брахманом я один остался,

Спросил с улыбкой он: «Ну, друг, скажи —

Ты отличаешь истину от лжи?»

Я понял: в нем неверье укрепилось,

Невежество и зло укоренилось.

Пред ними ль мне о боге говорить?

Нет! Истину от них я должен скрыть.

Когда с тобой сильнейший враг столкнется,

Не мужество, безумье — с ним бороться.

И тут я лицемерно зарыдал:

«Раскаиваюсь! Верю!» — я сказал.

Те, что вчера мне недругами были,

Меня теперь с любовью окружили.

Пред изваяньем голову склонить

Решился я — просил меня простить.

Дабы держать брахманов в обаянье,

Поцеловал я руку изваянья.

Так я на путь язычества попал —

И на два, на три дня неверным стал.

Признал Пазенд[192]

и сделался брахманом,Поклоны отбивал пред истуканом.

И вот я, дара жизни не сгубя,

Увидел в безопасности себя.

И стражем став враждебного оплота,

Я ночью изнутри замкнул ворота.

И обошедши идольский престол,

Завесу златотканную нашел.

За той завесой — тайный храма житель,

С веревкою в руке дремал служитель.

Вот так же тайну муж Дауд[193]

открыл,Когда, как воск, железо размягчил.

Я понял: за веревку страж потянет —

Рука кумира подыматься станет.

Меня увидя, страж был устыжен,

Как вор ночной, что в краже уличен.

Прочь побежал он; но его догнал я.

С ним в философский спор вступать не стал я, —

Схватил его, в колодец повалил...

А будь он жив — меня бы он убил,

Чтоб тайна их не стала всем известной.

Но спас меня в тот час творец небесный.

Дела врага и происки его

Воочью увидав — убей его.

А если дрогнешь, пощадишь злодея,

Тебя он уничтожит, не жалея.

Не верь, пусть на порог приполз он твой,

Поплатишься за жалость головой.

Обманщика, коль пойман и открыт он,

Убей! Не то тебя не пощадит он.

В колодце камнем я добил его,

Ведь мертвый не расскажет ничего.

Поняв, какое дело совершил я,

Немедля в ту же ночь бежать решил я.

Тростник поджегши, не огня страшись, —

Беги, разумный! Тигров берегись!

Убив змееныша, змеиной мести

Страшись. И поселись на новом месте.

Не вороши осиного гнезда —

Иначе будет худшая беда.

И со стрелком туранским не стреляйся,

А промахнулся, вскачь верхом спасайся.

Подрывши основание стены,

Не стой под ней! — Слова мои верны.

В Хинд я бежал; после войны оттуда

В Хиджаз ушел, спасенья славя чудо.

Всю горечь бед, что я переносил,

Мне только день сегодняшний смягчил.

Бу-Бакр ибн-Са'д — мой друг и благодетель —

Он лучший из людей — аллах свидетель.

Под древом, что высоко поднялось,

Мне — страннику — прибежище нашлось.

Я возношу молитвы за ибн-Са'да.

О боже, сень его — моя отрада!

Он сам, от царственных своих щедрот,

Живой бальзам на раны мне кладет.

Не нахожу я слов благодаренья;

Хоть только бог достоин поклоненья.

Я — грешный — чтущий Вечного завет,

Спасенный чудом из колодца бед,

Я простирая длань, мольбой клонимый

К чертогу тайны неисповедимой,

Лишь вспомню идола и вспомню страх

Тогдашний — я на темя сыплю прах.

И я подъемля руки, гласу внемлю,

Что не своей их силою подъемлю.

Влюбленный ли к возлюбленной идет?

Нет! Их предначертание влечет.

Врата добра — для всех, кто чист, беззлобен;

Но ведь не каждый на добро способен.

И хоть раскрыт блистающий чертог,

Лишь избранные ступят на порог.

Не в воле смертного избрать дорогу,

Всеведенье присуще только богу.

Захид — пусть прям и верен путь его —

Что сделал он для друга своего?

Кто для добра был гончаром замешен,

В деяньях добр и в гневе непоспешен.

И тот, кто яд зубам змеи дает,

Велел пчеле сбирать душистый мед.

Коль хочет царство ввергнуть в разрушенье,

Он в дух царя сперва внесет смятенье.

Но даст он равновесье и покой

Душе твоей, коль милостив с тобой.

Не возгордись, идя прямой стезею! —

Твой друг тебя ведет своей рукою.

Внемли! Да будешь мудростью богат.

Путь пред тобой единый — тарикат!

Достигнешь только в верности чертога,

За скатерть сядешь на пиру у бога!

Но одному не подобает есть, —

Ты вспомни — обездоленные есть.

Пошли мне милость и благоволенье, —

В своих делах земных я полн сомненья!