Бусы из плодов шиповника

Нередко в выходные дни на биостанции я заплывал на маленькой лодочке в дальний конец озера, привязывал свое суденышко к стволу молодой ели и, не сходя на берег, лежал на спине, на носу лодки, покачиваясь на невидимых волнах, зачарованно уткнувшись взглядом в белесое северное небо. Или, лежа уже на животе, перевесившись через борт, наблюдал за размеренной жизнью подводных обитателей: быстрых мальков рыб, степенных водяных жуков в их черных «фраках»… Или уходил за пределы биостанции, задумчиво бродя по дну какого-нибудь мелкого заливчика, обнажившегося на время отлива. Мне нравилось вдыхать резкий йодистый запах морских водорослей и любоваться «звездной» россыпью рачков-балянусов, во множестве белеющих своими маленькими раковинками на камнях… Вблизи же капельки их раковинок, с крохотными отверстиями сверху, плотно закрытыми во время отлива, отдаленно напоминали нетающие снежинки… И мне вспоминалась зима и покрытые снегом крыши домов в поселке моего детства, где сугробы доходили почти до окон… И я не жалел уже почти о промелькнувшем лете. И предстоящая осень была желанной…

Там, на этой биостанции, на которой мне довелось поработать в течение нескольких сезонов, один из которых – зимний, показался мне крайне тягостным: из-за постоянно звенящей в ушах тишины, малолюдства и, главное, почти полного отсутствия солнечного света, ибо светило лениво появлялось лишь к двенадцати часам дня и через два часа уже исчезало за ближайшей горой, я навсегда, полюбил Беломорье, с его неброской и суровой красотой. Правда, летом мне там нравилось все-таки больше. Зимой не хватало солнца… Как не хватало мне его потом в Питере, той дождливой, серой долгой осенью после моего возвращения с ББС, откуда я приехал в северную столицу окрепшим, загорелым, слегка уставшим: и от своих душевных переживаний и от интенсивной работы. И где я, как лучика солнечного света, ждал приезда Натальи, о приблизительных сроках которого знал из ее письма-записки, пришедшего на биостанцию в один из «почтовых дней», которым, как правило, бывала суббота.

Уже с утра в этот день, хотя почтовый катер приходил обычно лишь после обеда, начинали собираться на причале и невдалеке от него сотрудники биостанции, студенты, аспиранты, водолазы, матросы с научных судов, обслуживающий персонал: повара – кто был не занят на готовке, дизелист автономной электростанции, сторож – старый беззубый финн, живущий на ББС безвыездно… Всем хочется первыми встретить катер. И поэтому причал, деревянные настилы, ведущие к нему, к столовой, к лабораторному корпусу (все это рядышком), на время превращаются в воскресный бульвар, где люди, неспешно прогуливаясь, беседуют друг с другом о вещах необязательных и, может быть, даже посторонних, ничем не связанных с повседневной жизнью биостанции…

Я, как и все, выходил на причал, не в силах сидеть в лабораторном корпусе. Однако за все время получил от Натальи только одну открытку, в которой она извещала меня о безумном по напряжению – «очень много было групп», – лете и о том, что она уезжает на неделю – отдохнуть от своей работы – в Чехию, по маршруту «Прага – три дня, Карловы Вары – четыре». Заканчивалось это короткое послание двумя словами на букву «п». «Пока, пиши». И лишь в самом низу очень мелким почерком из-за отсутствия места было приписано: «В Питере буду в конце сентября».

Звонок в нашей лаборатории раздался неожиданно и громко, вспугнув задумчивую тишину.

– Слушаю… Да… Одну минутку… Это вас, – сказала мне кандидат биологических наук Алла Нодаровна Харазова, чем-то: то ли тугой длинной косой, то ли всегда строгой одеждой похожая на румяную гимназистку начала двадцатого века, когда еще существовала Российская империя.

Передав мне трубку стоящего на ее столе допотопного телефона, она снова приникла к окулярам микроскопа.

– Алло, я вас слушаю, – слегка заторможенно и вполголоса, чтобы не нарушать мыслительный процесс коллег (в нашей весьма просторной комнате стояло четыре стола, один из которых – аспирантки Деевой, внучки академика Винберга, обычно пустовал), – проговорил я в черную трубку.

– Привет! Ну, как ты там?! – услышал я веселый голос Натальи.

– Привет, – севшим вдруг голосом ответил я. – Ты откуда звонишь?

– Из «Советской». Номер двухтысяча первый. Если хочешь, приходи прямо сейчас, поболтаем. Я тебе про Чехию расскажу, ты мне – про Белое море. Из твоих писем я поняла, что ты им просто очарован…

– Я сейчас не могу, – постарался я собрать воедино вдруг разбежавшиеся в разные стороны мысли и чувства, понимая, что говорю не то и не так. Но говорить то и так при трех (красавицы Деевой, как всегда, не было на месте) посторонних людях, даже занимающихся своими делами, у меня не получалось. – До конца рабочего дня еще два часа.