Бутылка. Книга для тех, кто любит выпить

Обычно он обвинял ее в том, что она его не ценит. Он же столько делает для семьи и заботится о нас с братом, а она хреновая мать. Мама в ответ унижала его и говорила, что он должен целовать мизинцы на ее ногах за то, что она вообще позволяет ему жить рядом с таким талантом, что ему не мешает ее никчемность в качестве матери с удовольствием тратить деньги от продажи картин, что она всех нас содержит, а папа не может заработать даже на мышиный хвостик. И если он думает, что она не знает, как он мстит ей с лахудрами из подъезда, то он сильно ошибается. Иногда, когда я уходила в школу, вместо завтрака на кухне находила на полу родителей, они блаженно улыбались, папа называл маму «своей мусечкой» и правда целовал мизинцы на ногах. Не знаю, что было противнее: когда они дрались или когда вот так обнимались. Но была в этом и какая-то капля гордости за их страстную любовь. Как бы глупо это ни звучало, я гордилась тем, что моим родителям друг на друга не плевать, что папа страстно любит маму и что мы никогда не погрязнем в буржуазном иле повседневности.

Я понимаю сразу, когда пьяный мужчина настроен агрессивно, пусть внешне он ведет себя адекватно, адекватнее пьяненького товарища, пускающего слюну. Есть особый вид пьяниц, которых я чувствую кожей, по запаху, одним взглядом, я вижу это звериное рождение, до того как оно прорвется, это навык из детства, которому меня обучила мама.

Взять, например, бывшего мужа моей приятельницы, от которого та ушла, в том числе из-за домашнего насилия, в большей степени психологического, но все же с эпизодами рукоприкладства. Изначально мы не были так уж близки, но однажды я нечаянно застала ее в слезах у подъезда, и Милана выложила все то, что я так боялась услышать. Как ни странно, она не стала стыдиться слез и безосновательной откровенности, не стала сторониться меня. Мы даже начали видеться чаще, чем на прогулках с детьми у площадки. Когда в гостях я заставала дома ее пьяного мужа, прикатившегося с работы, то атмосфера жуткого животного страха шлепалась мне под дых, хотя пока не происходило ничего непристойного. Никаких драк и криков, но я понимала каждой мурашкой, что эти дети знают те же чувства, что знала я когда-то. А ведь этот страх совершенно особенный, со сладким запахом тошноты, с металлическим привкусом крови, с желанием согнуться, с горящим котлом в центре живота. В сущности, страх ребенка, в семье которого кто-то пьет, будто имеет невидимые вибрации, тянущиеся шлейфом вслед за событиями. И когда такие дети встречаются, пусть кто-то из них уже давно не ребенок, они странным образом друг друга узнают.

Вчера я смотрела фильм «Джулия» про пятидесятилетнюю алкоголичку. Там взрослый мужчина рассказывал, как напился и на его пути к холодильнику оказалась дочка. Он хотел ее отодвинуть, но вместо этого ударил по лицу. Он говорил о том, сколько силы и злости вложил в тот удар, что ему хотелось ее ударить. Хотелось ударить беззащитную дочку восьми лет. Она чудом выжила. Больше он не видел ни дочку, ни жену.

Я знаю, как алкоголь будит во мне злость во время похмелья, когда покидает тело, но я никогда не испытывала настоящей ярости, которую вижу у многих мужчин. Может, у мужчин и женщин какие-то механизмы в состоянии алкогольного опьянения работают по-разному? И имеет ли эта пьяная ярость какое-то отношение к ярости настоящей, может, насильно зарытой поглубже? Или эта ярость имеет такое же отношение к трезвой, как пьяная похоть к настоящему влечению?

Юля

Этим летом во время полета в Швейцарию.

«Пропустите, бл***ь, она сейчас описается!» – сначала послышался невнятный мат, потом в ноздри ударил запах перебродившего перегара. Мой пятилетний сын заходил в кабину туалета, и это ему вслед, выскочив словно черт из табакерки между сиденьями, кричал потный пьяный мужик. Он просил не за себя, а за женщину с заплаканными глазами и мешками под ними такой величины, будто в них ежедневно складывают по совку мелкого щебня. Я сомкнула челюсти, но не сказала ни слова, просто закрыла дверь за сыном. Нас, кстати, до этого пропустила вперед женщина, но как только следующая кабинка освободилась, в нее вошла тучная баба с мешками под глазами. Видимо, та интеллигентная женщина, как и я, знала, что с пьяными неадекватными мужиками лучше не связываться.

Внутри меня загорелась лампочка «опасность», где-то между лопаток, она больно жгла изнутри. И мне хотелось скорее вернуться в свое кресло и выйти из зоны, где рядом находился пьяный мужчина.

Я думала о той тучной женщине с мешками заплаканных глаз. Я думала, что вернусь в уютное кресло и скоро забуду про этот случай, но ей придется терпеть его весь полет. Карина рассказывала мне об этом чувстве, когда ты сидишь словно на иголках и ждешь, с какой стороны тебя проткнет. Ты беспокоишься, как бы он не причинил кому-то неудобств, с одной стороны, но еще больше ты беспокоишься о том, чтобы он тебя не тронул. Как Карина когда-то беспокоилась, чтобы мама не тронула папу.

Карина