Бувар и Пекюше

Способы взимания налогов следовало бы сделать менее стеснительными, улучшить кадастр, изменить ипотечную систему и упразднить Государственный банк, пользующийся привилегией ростовщичества.

Жирбаль не знал, что ответить, упал в общественном мнении и больше не показывался.

Между тем содержателю гостиницы Бувар нравился: он привлекал посетителей и в ожидании завсегдатаев беседовал по-приятельски со служанкой.

Он высказывал забавные мысли о начальном обучении. Окончившие школу должны уметь ухаживать за больными, понимать научные открытия, интересоваться искусствами. Из-за своей программы он рассорился с Пти и обидел капитана утверждением, что солдатам лучше было бы выращивать овощи, чем зря тратить время на ученье.

Когда поднят был вопрос о свободе торговли, он привел с собою Пекюше. И в течение всей зимы посетители кафе обменивались яростными взглядами, презрительными ужимками, бранью и криками, так стуча кулаками по столу, что подскакивали пивные кружки.

Ланглуа и другие торговцы защищали национальную коммерцию, прядильный мастер Удо и ювелир Матье — национальную промышленность, землевладельцы и фермеры — национальное сельское хозяйство, причем каждый требовал для себя привилегий в ущерб большинству. Бувар и Пекюше своими речами сеяли волнение.

Так как их обвиняли в незнакомстве с практикой, в стремлении к нивелировке и в безнравственности, то они развили следующие три проекта: заменить фамильное прозвище номером по матрикулу; подчинить французов чиноначалию, причем для сохранения чина нужно время от времени подвергаться экзамену; отменить наказания, отменить награды, но ввести во всех деревнях индивидуальную хронику, которая будет переходить к потомству.

К их системе отнеслись презрительно. Они написали о ней статью для газеты в Байе, составили записку для префекта, петицию для Палат и доклад на имя императора.

Газета не поместила их статьи.

Префект не удостоил их ответом.

Палаты хранили молчание, и они долго ждали пакета из Тюильри.

Чем же занят император, — женщинами, должно быть?

Фуро от имени супрефекта рекомендовал им вести себя поскромнее.

Плевать им было на супрефекта, на префекта, на советников префектуры, даже на Государственный совет. Административная юстиция — уродство, ибо администрация посредством милостей и угроз несправедливо управляет своими чиновниками. Короче говоря, они стали стеснительны, и видные особы предписали Бельжамбу не принимать у себя больше этих двух субъектов.

Тогда Бувар и Пекюше воспылали жаждою отличиться делом, которое бы поразило их сограждан, и не нашли ничего лучшего, как задумать работы по украшению Шавиньоля.

Три четверти всех домов они предполагали снести, посредине поселка устроить монументальную площадь, воздвигнуть богадельню со стороны Фалеза, бойни на дороге в Кан, а в Паделаваке — многоцветную церковь романского стиля.

Пекюше начертил тушью план, не преминув раскрасить леса в желтый цвет, строения — в красный, луга — в зеленый, и картины идеального Шавиньоля преследовали его во сне, он метался на своей постели.

Однажды ночью он разбудил Бувара.

— Ты болен?

Пекюше пробормотал:

— Мне Гаусман спать не дает.

Как раз в это время он получил письмо от Дюмушеля с просьбою сообщить, во сколько обходятся морские купания на нормандском побережье.

— Пусть убирается к черту со своим купаньем! Разве у нас есть время писать?

И когда они обзавелись землемерною цепью, угломером, нивелиром и бусолью, то начались другие исследования.

Они устраивали набеги на усадьбы. Зачастую обыватели с изумлением видели, как эти два человека расставляют вехи.

Бувар и Пекюше спокойным тоном рассказывали, в чем состоят их замыслы и что из этого получится.

Жители встревожились, ибо власти в конце концов могли одобрить эту затею.

Иногда их грубо выпроваживали.

Виктор взбирался на стены и влезал на кровли в качестве сигнальщика, выказывая усердие и даже известный пыл.

Викториною они тоже довольны были больше, чем прежде.

Когда она гладила белье, то напевала нежным голосом, водя утюгом по доске; интересовалась хозяйством; сшила Бувару ермолку; а стегаными своими вышивками заслужила похвалу Ромиша.

Это был один из тех портных, что ходят по фермам и чинят платье. Он прожил у них в доме две недели.

Горбун, с красными глазами, он искупал свои физические недостатки шутливым нравом. В отсутствие хозяев он забавлял Марселя и Викторину смешными рассказами, высовывал язык до подбородка, передразнивал кукушку, изображал чревовещателя, а вечером, сберегая расходы на постоялый двор, отправлялся спать в пекарню.

Но как-то утром, очень рано, Бувар озяб и пошел туда за щепками, чтобы затопить печку.

Он остолбенел от того, что увидел.

За обломками баула, на рогоже, Ромиш и Викторина спали вместе.