Читаем Бувар и Пекюше полностью

В назначенный день Бувар и Пекюше явились в ратушу часом раньше. Никого там не было; вокруг покрытого сукном овального стола стояли стулья и три кресла, в стене была сделана ниша для печки, а на подставке высился надо всем бюст императора.

Они обошли все помещения вплоть до чердака, где увидели пожарный насос, несколько знамен, а в углу, на полу, другие гипсовые бюсты: великого Наполеона без венца, Людовика XVIII с эполетами на фраке, Карла X, которого можно было узнать по отвислой губе, Луи-Филиппа с дугообразными бровями и прической в виде пирамиды. Затылком он упирался в скат крыши, — и все они были запачканы мухами и пылью. Это зрелище повлияло деморализующим образом на Бувара и Пекюше. Когда они вернулись в большую залу, то проникнуты были презрением к правительствам.

Там они застали Сореля с бляхой на рукаве и сельского стражника в кепи. Человек десять вели между собою беседу. Они привлекались по делам о неопрятном содержании дворов, о бродячих собаках, об отсутствии фонарей на повозках или о торговле спиртными напитками во время богослужения.

Наконец появился Кулон в одеянии из черной саржи и в круглом берете с бархатным донышком. Письмоводитель сел слева от него, мэр с шарфом — справа, и вскоре началось слушанием дело Сореля против Бувара и Пекюше.

Луи-Марсиал-Эжен Ленепвер, камердинер из Шавиньоля (Кальвадос), воспользовался своим положением свидетеля и рассказал все, что ему было известно по поводу множества вещей, не имевших касательства к предмету обвинения.

Николя-Жюст Обен, ремесленник, боялся навлечь на себя неудовольствие Сореля и повредить господам помещикам: он слышал оскорбительные выражения, однако и сомневался в этом; ссылался на свою глухоту.

Мировой судья предложил ему сесть, затем обратился к сторожу:

— Вы настаиваете на своих заявлениях?

— Конечно!

Тогда Кулон спросил обоих обвиняемых, что могут они сказать в свое оправдание.

Бувар заявил, что не оскорблял Сореля, но, став на сторону браконьера, защищал интересы нашего сельского населения; он напомнил о феодальных злоупотреблениях, опустошительных охотах крупных землевладельцев.

— Это к делу не относится. Правонарушение…

— Позвольте вас остановить! — крикнул Пекюше. — Слова: правонарушение, преступление и проступок — ничего не стоят. Классифицировать таким образом наказуемые деяния значит избрать произвольное основание. Это все равно, что сказать гражданам: «Не задумывайтесь о значении ваших поступков, оно определяется исключительно карою, налагаемой властями». Уголовный кодекс к тому же представляется мне произведением нелепым, лишенным принципов.

— Возможно! — ответил Кулон.

И он собирался огласить приговор, но встал Фуро, представитель государственного обвинения. Сторож был оскорблен при исполнении служебных обязанностей. Если земельная собственность не будет пользоваться уважением, то все погибло.

— Словом, я прошу г-на мирового судью применить высшую меру наказания.

Это составило десять франков, в форме уплаты Сорелю проторей и убытков.

— Браво! — воскликнул Бувар.

Кулон еще не кончил.

— Приговариваются, сверх того, к штрафу в пять франков в порядке прокурорского надзора.

Пекюше обратился к аудитории:

— Штраф — безделица для богатого, но разорение для бедного. Для меня же он ничего не значит.

И он имел такой вид, словно издевается над судом.

— Право же, — сказал Кулон, — я удивляюсь, как люди с умом…

— Закон освобождает вас от необходимости им обладать! — ответил Пекюше. — Мировой судья назначается на неопределенный срок, между тем как член суда высшей инстанции считается способным отправлять свою должность до семидесяти пяти лет, а судья первой инстанции только до семидесяти.

Но, по знаку Фуро, к ним приблизился Плакеван. Они запротестовали.

— Вот если бы вы назначались по конкурсу!

— Или государственным советом!

— Или комиссией из хозяев и рабочих, после серьезного обсуждения списка!

Плакеван принялся их выталкивать. Они вышли под свист других обвиняемых, которые надеялись такою низостью расположить в свою пользу судью.

Чтобы излить свое негодование, они вечером пошли к Бельжамбу. Его кафе было уже пусто, так как видные особы обыкновенно уходили оттуда к десяти часам.

Огонь в кинкете был приспущен, стены и буфет виднелись сквозь туман. Подошла женщина. Эта была Мели.

Она, казалось, нисколько не смутилась и с улыбкой налила им две кружки пива. Пекюше было не по себе, и он быстро покинул заведение.

Бувар вновь отправился туда один, распотешил нескольких обывателей саркастическими нападками на мэра и с тех пор зачастил в кабачок.

Дофен, через шесть недель, был оправдан за отсутствием улик. Какой позор! Заподозрены были те самые свидетели, которым поверили, когда они показывали против Бувара и Пекюше.

И гнев их стал беспределен, когда управление сбором налогов предупредило их о необходимости уплатить штраф. Бувар обрушился на налоги, как на вредное для земельной собственности установление.

— Вы ошибаетесь! — сказал сборщик.

— Полноте! Они составляют треть государственных повинностей.

Перейти на страницу:

Похожие книги