Бувар и Пекюше

Кювье являлся им доселе в озарении ореола, на вершине неоспоримого учения. Оно было подорвано. Строй мироздания оказался другим, и уважение приятелей к этому великому человеку поколебалось.

Из биографий и кратких изложений они кое-что узнали о доктринах Ламарка и Жоффруа Сент-Илера.

Все это противоречило воспринятым представлениям, авторитету церкви.

Бувар испытал при этом облегчение, точно сбросил ярмо.

— Хотел бы я теперь послушать, что скажет мне гражданин Жефруа насчет потопа!

Друзья застали его в садике, где он поджидал членов церковного совета на совещание по вопросу о приобретении ризы.

— Что вам угодно, господа?

— Просить вас об одном разъяснении.

И Бувар начал:

— Что значит в «Бытии» «бездна, которая разверзлась» и «хляби небесные»? Ведь бездна не разверзается и в небе нет хлябей.

Аббат закрыл веки, затем ответил, что всегда следует отличать смысл от буквы. Вещи, коробящие нас вначале, становятся закономерными, если в них углубиться.

— Прекрасно. Но как объяснить дождь, которым покрылись самые высокие горы, измеряемые двумя милями! Подумайте только: две мили! Слой воды, толщиною в две мили!

А мэр, подошедший в эту минуту, добавил:

— Черт возьми, какая ванна!

— Согласитесь, — сказал Бувар, — что Моисей чертовски преувеличивает.

Священник, читавший когда-то Бональда, ответил:

— Не знаю, что им руководило; по всей вероятности, желание внушить спасительный страх народу, которым он управлял!

— Наконец эта масса воды — откуда она взялась?

— Почем я знаю? Воздух превратился в дождь, как это случается каждый день.

В садовую калитку вошел г-н Жирбаль, управляющий налогами, с помещиком, капитаном Герто. Содержатель постоялого двора Бельжамб шел под руку с бакалейным торговцем Ланглуа, который плелся с трудом, страдая катаром.

Пекюше заговорил, не обращая на них внимания:

— Простите, г-н Жефруа. Вес атмосферы, как показывает наука, равен весу такой массы воды, которая бы образовала вокруг земного шара оболочку толщиною в десять метров. Следовательно, если бы весь сгустившийся воздух упал на нее в жидком состоянии, то весьма мало увеличил бы массу существующих вод.

А члены церковного совета слушали, вытаращив на него глаза.

Кюре потерял терпение.

— Не станете же вы отрицать, что на горах случалось находить раковины. Кто же их туда нагнал, если не потоп? У них, кажется, нет обыкновения самостоятельно расти из земли, подобно моркови…

И рассмешив такими словами собрание, он прибавил, поджимая губы:

— Если только это не является еще одним, новым открытием науки.

Бувар возразил, что горы поднялись из воды, согласно теории Эли де Бомона.

— Не знаю его, — ответил аббат.

Фуро поспешил сказать:

— Он родом из Кана! Я как-то видел его в префектуре.

— Но если бы ваш потоп нагнал в своем течении ракушки, — продолжал Бувар, — их находили бы разбитыми на поверхности, а не на глубине, достигающей подчас трехсот метров.

Священник сослался на достоверность ветхого завета, предания человеческого рода и животных, найденных во льдах, в Сибири.

Из этого не следовало, что человек жил в одно время с ними! Земля, утверждал Пекюше, значительно старше.

— Дельта Миссисипи насчитывает десятки тысяч лет. Современная эпоха длится сто тысяч лет по меньшей мере. Списки Манетона…

Подошел граф де Фаверж.

Все замолчали при его приближении.

— Продолжайте, пожалуйста. Вы о чем говорили?

— Эти господа со мною спорят, — ответил аббат.

— По поводу чего?

— О святом писании, граф.

Бувар тут же заявил, что в качестве геологов они вправе оспаривать религию.

— Берегитесь, — сказал граф, — вам знакомо изречение, уважаемый: мало знающий удаляется от нее, знающий много возвращается к ней.

И он прибавил тоном высокомерным и покровительственным:

— Поверьте мне, вы к ней вернетесь, вы вернетесь.

— Возможно! Но как прикажете относиться к книге, утверждающей, что свет был сотворен прежде, чем солнце, словно солнце не было единственным источником света.

— Вы забываете о северном сиянии, — сказал священник.

Бувар, оставив это возражение без ответа, стал отрицать возможность того, чтобы свет был с одной стороны, а тьма с другой; чтобы могли быть вечер и утро, когда не существовало светил, и чтобы животные появились внезапно, а не образовались путем кристаллизаций.

Так как дорожки были слишком узки, то спорщики, размахивая руками, шагали по грядкам. Ланглуа раскашлялся. Капитан кричал:

— Вы революционеры!

Жирбаль:

— Утихомирьтесь! Утихомирьтесь!

Священник:

— Что за материализм!

Фуро:

— Займемся лучше нашей ризой.

— Нет! Дайте мне сказать!

И разгорячившись, Бувар дошел до утверждения, что человек происходит от обезьяны!

Все члены церковного совета переглянулись в чрезвычайном изумлении и как бы желая убедиться, что они не обезьяны.

Бувар продолжал:

— Сравнивая плод женщины, собаки, птицы, лягушки…

— Довольно!

— Я иду дальше! — воскликнул Пекюше: — Человек происходит от рыбы!

Раздался хохот. Но он не смутился:

— Теллиамед! Арабская книга!

— Ну, господа, за дело!

И собравшиеся вошли в ризницу.

Оба приятеля не разделали аббата Жефруа так, как надеялись; поэтому Пекюше нашел в нем «нечто иезуитское».