Бувар и Пекюше

С помощью Горжю они раздобыли дюжину таких топориков, послали ему самый маленький, а остальными обогатили свой музей.

Они прогуливались в нем любовно, сами его подметали, рассказывали о нем своим знакомым.

Однажды днем г-жа Борден и г-н Мареско явились его обозреть.

Их принял Бувар и для начала показал им сени.

Балка была не что иное, как старая фалезская виселица, согласно утверждению продавшего ее плотника, которому об этом сообщил его дед.

Большая цепь в коридоре происходила из подземных темниц Тортевальского замка. Нотариус заметил, что такие цепи висят на тумбах перед парадными подъездами, но Бувар был убежден, что ею когда-то сковывали узников, он распахнул дверь в первую комнату.

— К чему все эти черепки? — воскликнула г-жа Борден.

— Чтобы нагревать бани; но разрешите соблюдать некоторый порядок. Здесь перед вами гробница, открытая на постоялом дворе, где она служила для водопоя.

Затем Бувар взял в руки обе урны с землею, которая была человеческим прахом, и приблизил к своим глазам бутылку, чтобы показать, каким образом римляне проливали в нее слезы.

— Но у вас тут одни только мрачные вещи!

Действительно, это было слишком, пожалуй, серьезно для дамы, и он вынул из ящичка несколько медных монет и одно серебряное денье.

Г-жа Борден спросила нотариуса, какую сумму могло бы это составить в настоящее время.

Кольчуга, которую рассматривал Мареско, выскользнула у него из рук. Бувар скрыл свое неудовольствие.

Он даже любезно снял алебарду и, нагибаясь, поднимая руки, стуча каблуками, делал вид, будто рассекает коню поджилки, колет как штыком, убивает неприятеля. Вдове он показался силачом.

Она пришла в восторг от комода с ракушками. Сенталлирская кошка очень ее изумила, груша в графине — несколько меньше. Затем, подойдя к камину, она сказала:

— Ах, эту шляпу следовало бы отдать в починку.

— Три пули продырявили ее поля. Она принадлежала атаману разбойников Давиду де Ла Базоку, изменнически выданному и убитому на месте в эпоху Директории.

— Тем лучше, — хорошо сделали, — сказала г-жа Борден.

Мареско презрительно посмеивался, глядя на редкости. Он не оценил башмака на деревянной подошве, который был некогда вывеской у торговца обувью, и не понял, к чему нужен фаянсовый бочонок, простая посудина для сидра; а св. Петр, откровенно говоря, производил жалкое впечатление — у него был вид пьяницы.

Г-жа Борден заметила:

— Вам он, однако, должен был обойтись недешево.

— О, не так уж дорого. Один кровельщик отдал его за пятнадцать франков.

Затем она выразила неодобрение даме в пудренном парике за неприличное декольте.

— Ну, это не беда, — возразил Бувар, — было бы оно только красиво.

И прибавил, понизив голос:

— Как у вас, например.

Нотариус стоял к ним спиною, разглядывая ветви семейного дерева Круамар. Она ничего не ответила, но стала играть своею длинною цепочкой от часов. Груди ее вздували черный шелк корсажа, и, слегка прищурив глаза, она опускала подбородок, как пыжащийся голубь, затем спросила с простодушным видом:

— Как звали эту даму?

— Неизвестно. Она была любовницей регента, — знаете, того, что так напроказил.

— Я думаю, скрижали времен…

И нотариус, не докончив фразы, выразил сожаление по поводу примера, который был подан в пылу страстей главою государства.

— Но вы все таковы!

Мужчины запротестовали. Последовал диалог о женщинах, О любви. Мареско утверждал, что существует много счастливых союзов; иногда человек даже не подозревает, что счастье у него под рукою. Намек был прозрачен. Щеки у вдовы зарделись, но, почти немедленно оправившись, она сказала:

— Мы вышли из возраста, когда делают глупости, не правда ли, г-н Бувар?

— Хе, хе, я этого не скажу про себя.

И предложив ей руку, он повел ее в другую комнату.

— Осторожно, здесь ступеньки. Вот так. Теперь взгляните на оконницу.

На ней можно было рассмотреть алый плащ и два крыла у ангела. Все остальное терялось под слоем свинца, скреплявшего многочисленные трещины на стекле. Вечерело, тени удлинились, г-жа Борден сделалась чинной.

Бувар вышел и вернулся закутанный в шерстяное одеяло, затем опустился на колени перед налоем, раздвинул локти, закрыл руками лицо, подставив солнечным лучам свою плешь. И он был уверен в произведенном впечатлении, потому что сказал:

— Разве не похож я на средневекового монаха?

Затем он поднял голову, взор у него затуманился, и лицо приняло мистическое выражение. В коридоре раздался торжественный голос Пекюше:

— Не бойся, это я.

И он вошел с каской на голове: это был железный горшок с остроконечными ушками.

Бувар был все еще коленопреклонен. Оба гостя продолжали стоять. Минута прошла в оцепенении.

Пекюше показалось, что г-жа Борден недостаточно очарована. Он спросил, все ли она видела.

— Кажется, все.

Показав на стену, он сказал еще:

— Виноват, здесь у нас будет вещь, которая в настоящее время реставрируется.

Вдова и Мареско удалились.

Оба друга придумали игру в соревнование. Они порознь совершали экскурсии, и один старался перещеголять другого в приобретениях. Пекюше только что раздобыл каску.