Бувар и Пекюше

Пекюше начертил углем на земле черный кружок, чтобы заточить в него животных духов, которым должны были помогать окружающие духи, и, радуясь власти своей над Буваром, сказал ему с видом жреца:

— Я запрещаю тебе переступать его!

Бувар посмотрел на это круглое место. Вскоре сердце у него учащенно забилось, в глазах потемнело.

— Ах, довольно!

И он перескочил через круг, чтобы спастись от неизъяснимой жути.

Пекюше, чья экзальтация все повышалась, пожелал вызвать какого-нибудь мертвеца.

Во времена Директории один человек на улице Эшикье показывал жертвы Террора. Примеров появления выходцев с того света существует бесчисленное множество. Пусть это только видимость — безразлично! Нужно ее осуществить.

Чем ближе нам покойник, тем охотнее он является на наш зов. Но у Пекюше не было ни одной семейной реликвии: ни перстня, ни миниатюры, ни каких-нибудь волос, между тем как Бувар имел возможность вызвать своего отца; но эта затея отталкивала его, и Пекюше спросил:

— Чего ты боишься?

— Я? О, решительно ничего! Делай что хочешь.

Они подкупили Шамберлана, и тот доставил им тайком старый череп. Нашли портного, который сшил им два черных балахона с капюшонами, как у монахов. Дилижанс доставил им из Фалеза длинный свиток в обертке. Затем они принялись за дело, один — любопытствуя, что из этого выйдет, другой — боясь поверить.

Музей они обтянули черным сукном, точно катафалк. Три светильника горели по краям стола под портретом Бувара-отца, над которым висела мертвая голова. Они даже поместили свечу внутри черепа, и лучи проникали наружу сквозь его глазные впадины.

Посреди комнаты на грелке дымился ладан. Бувар стоял позади, а Пекюше, повернувшись к нему спиною, бросал в камин пригоршни серы.

Прежде чем вызвать мертвеца, нужно получить на это разрешение у демонов. Но этот день был пятницей, днем, принадлежащим Бехету. Нужно было прежде всего заняться Бехетом. Бувар, отвесив поклоны в правую и в левую стороны, наклонив подбородок и подняв руки, начал:

— Именем Эфаниила, Анацина, Исхироса…

Он забыл остальное.

Пекюше стал быстро подсказывать слова, записанные на куске картона:

— Исхироса, Атанатоса, Адонаи, Садаи, Элигия, Мессиаса (список был длинный), заклинаю тебя, внимаю тебе, повелеваю тебе, о Бехет!

Затем, понизив голос:

— Где ты, Бехет? Бехет! Бехет! Бехет!

Бувар упал в кресло и был очень рад, что не видит Бехета, инстинктивно упрекая себя в этой попытке, как в кощунстве. Где находится душа его отца? Может ли она его услышать? А вдруг она сейчас появится?

Занавеси медленно шевелились от ветра, дувшего сквозь разбитое окно, и свечи отбрасывали тени на череп мертвеца и на покрытое землистым налетом лицо портрета. Щеки выцвели, глаза не светились, но вверху горел огонь сквозь дыры пустой головы. Иногда казалось, что она опускается на место другой, покоится на воротнике сюртука, обрастает баками, и наполовину сорвавшееся с гвоздей полотно колыхалось, трепетало.

Мало-помалу они стали ощущать словно чье-то дыхание, приближение неосязаемого существа. У Пекюше на лбу выступили капли пота, и у Бувара вдруг застучали зубы, судорожно сжалось под ложечкой; пол, точно волна, стал ускользать у него из-под ног; горевшая в камине сера оседала большими хлопьями; в то же время закружились летучие мыши; раздался крик; кто это был?

И лица у них так исказились под капюшонами, что страх от этого возрос вдвое; они не смели ни пошевельнуться, ни даже заговорить, и вдруг услышали за дверью вопли, словно стенания чьей-то страждущей души.

Наконец они собрались с духом.

Это их старая служанка подглядывала сквозь щель перегородки; ей привиделся дьявол, и, упав на колени в коридоре, она неустанно крестилась.

Все увещевания ни к чему не привели. Она ушла от них в тот же вечер, не желая больше служить у таких людей.

Жермена все разболтала. Шамберлан потерял должность, и против них составился глухой заговор, поддерживаемый аббатом Жефруа, г-жею Борден и Фуро.

Их необычайный образ жизни вызывал в обществе неудовольствие. Они внушали людям подозрения и даже смутный страх.

Особенно повредил им в общественном мнении выбор слуги. Не найдя никого другого, они наняли Марселя.

Своею заячьей губою, безобразием и невнятной речью он всех отталкивал от себя. Брошенный на произвол судьбы ребенком, он вырос без присмотра в поле, и от долгой нищенской жизни у него сохранился неутолимый голод. Издохшие от болезни животные, тухлое сало, раздавленная собака, — ничем он не брезговал, лишь бы был крупный кусок; и кроток он был как ягненок, но совершенный идиот.

Чувство благодарности побудило его предложить свой услуги г-дам Бувару и Пекюше; кроме того, считая их волшебниками, он рассчитывал на чрезвычайные выгоды.