Бувар и Пекюше

В первые же дни он поведал им тайну. В Полиньи, среди вереска, один человек нашел когда-то золотой слиток. Этот анекдот записан фалезскими историками. Но они не знали продолжения: двенадцать братьев, собираясь в путь, закопали двенадцать одинаковых слитков вдоль дороги между Шавиньолем и Бретвилем, и Марсель умолял своих господ снова взяться за розыски. Эти слитки, — подумали они, — быть может, схоронены были в пору эмиграции.

Тут уместно было применить гадательный прут. Его свойства сомнительны. Тем не менее они вопрос изучили, причем узнали, что некто Пьер Гарнье приводит в его защиту научные доводы: источники и металлы испускают из себя частицы, имеющие с деревом сродство.

Это совершенно невероятно. А впрочем, как знать? Попробуем!

Они выстругали вилку из орешины и однажды утром отправились на поиски клада.

— Нужно будет его отдать, — сказал Бувар.

— Ну нет, уж извините!

После трех часов ходьбы их остановило одно соображение: дорога из Шавиньоля в Бретвиль! Старая или новая? Наверное — старая.

Они пошли обратно и стали кружить по окрестностям наудачу, так как следы старой дороги не легко было разыскать.

Марсель кидался вправо и влево, точно ищейка на охоте. Каждые пять минут Бувару приходилось его окликать. Пекюше подвигался вперед шаг за шагом, держа жезл за оба разветвления, концом вверх. Часто ему казалось, будто какая-то сила тянет прут к земле словно крюком, и Марсель живо делал насечки на соседних деревьях, чтобы позже отыскать эти места.

Пекюше между тем замедлил шаг. Рот у него открылся, зрачки сузились. Бувар его окликнул, потряс за плечи: он не шевелился и оставался безжизнен, совсем как дочь Барбея.

Затем он рассказал, что почувствовал, как у него словно что-то оборвалось в области сердца, и это странное состояние, очевидно, вызвано было прутом; больше он к нему не хотел прикасаться.

На следующий день они вернулись к отмеченным деревьям. Марсель лопатою рыл ямы. Раскопки ни к чему не приводили, и они каждый раз чувствовали крайнее смущение. Пекюше уселся на краю канавы. В раздумье вытянув голову, стараясь услышать голос духов своею аромальной трубою и задавшись вопросом, есть ли она у него, он уставился глазами в козырек своего картуза. Как и накануне, им снова овладел экстаз. Он длился долго, сделался ужасным.

Над овсами показалась на тропинке фетровая шляпа: это был г-н Вокорбей, трусивший на своей лошадке. Бувар и Марсель подозвали его.

Когда врач подъехал, припадок близился к концу. Чтобы лучше исследовать Пекюше, он приподнял картуз и, заметив на лбу пятна медного цвета, сказал:

— Ага! Fructus belli! Это сифилитическая сыпь, дружище. Лечитесь, черт возьми! С любовью не надо шутить!

Пристыженный Пекюше опять надел свой картуз, род берета, вздувшегося над козырьком в виде полумесяца, — этот фасон он позаимствовал в атласе Амороса.

Слова доктора его ошеломили. Он раздумывал над ними, блуждая глазами в пространстве, и вдруг опять с ним сделался припадок.

Вокорбей наблюдал, затем сбросил с него щелчком картуз.

Пекюше пришел в себя.

— Я так и думал, — сказал врач, — лакированный козырек вас гипнотизирует как зеркало, и явление это наблюдается нередко у субъектов, слишком внимательно созерцающих блестящий предмет.

Он объяснил, как проделать этот опыт над курами, сел на свою лошадку и уехал.

Пройдя дальше с полмили, они заметили предмет пирамидальной формы, торчавший на горизонте, во дворе чьей-то фермы. Его можно было принять за чудовищную кисть черного винограда, там и сям усеянную красными точками. Это был длинный шест с перекладинами, каких немало в Нормандии, служивший насестом для пыжившихся на солнце индюшек.

— Войдем!

Пекюше заговорил с фермером, и тот согласился на их просьбу.

Они белилами провели черту посреди давильни, связали лапы индюку, затем растянули его плашмя, так что клювом он уткнулся в полоску. Птица закрыла глаза и вскоре застыла, точно мертвая. То же повторилось и с остальными. Бувар их живо передавал Пекюше, а тот их клал в сторону рядком, лишь только они лишались чувств. Обитатели фермы обнаружили беспокойство. Хозяйка кричала, маленькая девочка заплакала.

Бувар развязал всех птиц. Они мало-помалу оживали, но каких ожидать последствий — этого никто не знал. В ответ на одно несколько резкое возражение Пекюше, фермер схватился за вилы.

— Убирайтесь ко всем чертям, а не то я распорю вам животы!

Они удрали.

Это неважно! Задача была решена: экстаз зависит от материальной причины.

Что же такое материя? Что такое дух? Чем обусловлено их взаимное влияние?

Чтобы дать себе в этом отчет, они начали рыться у Вольтера, у Боссюэта, у Фенелона и даже возобновили абонемент в кабинете для чтения.

Старые сочинения были недоступны вследствие большого объема или трудности языка. Но Жуффруа и Дамирон посвятили их в современную философию и у них были произведения авторов, излагавших учения минувшего века.