Бувар и Пекюше

Но нужно понимать слова в их точном смысле. То, что называется драчливостью, предполагает презрение к смерти. Кто способен на человекоубийство, тот может также спасать погибающих. Любостяжание объемлет собою как сметливость мошенников, так и пыл коммерсантов. Непочтительность есть свойство, параллельное критическому духу, хитрость — осмотрительности. В каждом инстинкте замечается раздвоенность в сторону хорошего и дурного. Второе можно подавить, развивая первое, и благодаря такому методу смелый ребенок не только не сделается разбойником, но станет генералом. Трус будет обнаруживать всего лишь осторожность, скряга — бережливость, расточитель — щедрость.

Они увлеклись чудесной мечтой: если им удастся воспитать своих питомцев, они впоследствии учредят заведение, имеющее целью выправлять умственные качества, укрощать характеры, облагораживать сердца. Они уже говорили о подписке и о постройке.

Триумф у Гано прославил их, и к ним приходили советоваться разные люди, желая узнать, суждена ли им удача.

Проходили перед ними всевозможные черепа: шаровидные, грушевидные, похожие на сахарную голову, квадратные, удлиненные, суженные, приплюснутые, с бычьими челюстями, с птичьими лицами, со свиными глазками; но такое множество людей мешало цирюльнику работать. Локтями они задевали стеклянный шкаф с парфюмерными товарами, разбрасывали гребни, сломали умывальник, и он выгнал вон всех любителей френологии, предложив Бувару и Пекюше последовать за ними. Они приняли этот ультиматум безропотно, сами немного утомленные черепословием.

На следующий день, проходя мимо садика капитана, они увидели беседовавшего с Жирбалем и Кулоном стражника и его младшего сына Зефирена, одетого клирошанином. На нем было совсем новое платье; он прогуливался в нем, прежде чем сдать его в ризницу, и его поздравляли.

Плакеван попросил господ помещиков пощупать молодого человека, любопытствуя узнать их мнение о нем.

Кожа на лбу была как бы натянута. Тонкий нос, весьма хрящеватый на кончике, косо спускался на сжатые губы; подбородок был заостренный, глаза шмыгающие, правое плечо слишком приподнято.

— Сними скуфью, — сказал ему отец.

Бувар погрузил пальцы в волосы соломенного цвета, затем то же сделал Пекюше, и они стали шепотом делиться своими наблюдениями.

— Выраженная биофилия. Ага! Аппробативность! Совестливость отсутствует! Никакого полового побуждения!

— Ну что? — сказал стражник.

Пекюше открыл табакерку и понюхал табаку.

— Признаться, — ответил Бувар, — похвастать тут нечем.

Плакеван покраснел от унижения.

— Все-таки он будет исполнять мою волю.

— О-хо!

— Но ведь я отец ему, черт подери! И я имею право…

— В известной мере, — перебил Пекюше.

Жирбаль вмешался в разговор:

— Родительский авторитет неоспорим.

— А если отец идиот?

— Все равно, — сказал капитан, — власть его тем не менее остается неограниченной.

— В интересах детей, — прибавил Кулон.

Бувар и Пекюше заявили, что дети ничем не обязаны тем, кто их произвел на свет, и, наоборот, родители обязаны их кормить, обучать, беречь — словом, делать все для них.

Буржуа возмутились таким безнравственным взглядом. Плакевана он задел как личное оскорбление.

— Если так, то хороши же будут те, кого вы подобрали на большой дороге. Далеко они пойдут! Берегитесь!

— Чего нам беречься? — резко сказал Пекюше.

— О, я вас не боюсь!

— И я вас тоже!

Кулон вмешался в ссору, успокоил стражника и выпроводил его.

Несколько минут продолжалось молчание. Затем речь зашла о далиях капитана, и только показав их все, одну за другою, он отпустил своих гостей.

Бувар и Пекюше пошли домой и увидели впереди, в ста шагах от себя, Плакевана и шедшего рядом с ним Зефирена, который, как щитом, закрывался локтем от оплеух.

То, что им пришлось услышать, выражало, в иной форме, образ мыслей графа; но они на примере своих воспитанников покажут, насколько свобода выше принуждения. Некоторая дисциплина, однако, необходима.

Пекюше прибил к стене в музее грифельную доску. Решено было вести дневник, записывать в нем вечером поступки детей и перечитывать их на следующий день. Все будет происходить по звонку. Подобно Дюпону де Немуру, сначала они будут прибегать к родительскому приказу, затем к военному приказу, а обращение на ты было запрещено.

Бувар старался научить Викторину считать. Иногда они запутывались в действиях и оба смеялись; затем, поцеловав его в шею, в то место, где не растет борода, она просила позволения убежать. Он ее отпускал.

Пекюше, в часы уроков, напрасно звонил в колокол и кричал в окно военный приказ, мальчишка не появлялся. Носки у него всегда сползали на лодыжки; даже за столом он совал пальцы в нос и не удерживал газов. Бруссэ запрещает наказывать за это, ибо «следует подчиняться требованиям охранительного инстинкта».

Викторина и он употребляли ужасные выражения; но так как грамматика недоступна детскому пониманию, а усвоить ее легко, если слышать правильную речь, то оба приятеля так строго следили за чистотою своего языка, что даже утомлялись.