Бузина, или Сто рассказов про деревню

– Хуже, когда жена. – Митяй вытащил вторую и призывно помахал ею в деревенском воздухе. На звук бульков сердце Бородулина отозвалось тоской, а желудок вспомнил про овсяный кисель. – Жена получает полный комплект власти. Если ты пьешь. Она тебе утром расскажет, что Байкал вчера по пьяни китайцам впарил, а ты поверишь. И еще будешь вспоминать, куда, гад, деньги дел.

– А если не пить? – Бородулин вспомнил себя на утреннем коврике у соседской квартиры, – не дать ей козырей?

– Запилит, – твердо сказал Митяй и зубами повернул крышечку, – вот, бескозырок, сколько лет нет, а привычка есть. Будешь?

– Пока нет, – уклончиво ответил Бородулин. Митяй сделал глоток из положения лежа и оторвал зеленую ягодку с картошки, – мелкие у тебя помидоры, – сказал он, – и кислые. Бородулин согласился.

– Ленку Сазонову помнишь, из 8 «б»? – Митяй раскинул руки навстречу заходящему солнцу.

– Не помню, – честно сказал Бородулин.

– Вот и я тоже, – сознался Митяй. – Фамилию да, а лицо нет. А помнишь, как мы «три топора» под вермишель оприходовали, пока мамка не пришла?

– Помню, – твердо сказал Бородулин, – в четвертом классе!

– Вот! Стало быть? Если на одни весы бабу, а на другие весы водку?

– Победит метод Довженко, – Бородулин протянул руку сквозь ботву. Митяй вложил в его ладонь свой тощий от времени кукиш.

                                        х х х

У Бородулина день рождения наступает внезапно. У кого по календарям эти дни отмечены – кружком, а у кого и на притолоке, зарубкою. Числа у всех разные, но один день недели – вторник. Потому и стеклись сегодня по чистой случайности погоды, негодной для посадки картошки. Шла хромая Люська, опираясь на коромысло, шли закадычные враги Колька и Толька, вез в детской коляске Витька непутевую Наташку, и пришел сам Молочников Геннадий Евсеевич с журналом учета населения. Мялись в сенях, делили непарные тапки, заботливо укладывали куртешки да плащики на бывший мучным ларь, мужички тут же сообразили водочки из кастрюльки, а бабы красили губы, глядясь в запотевшие стекла. В избе было странно. Все было так же, как и всегда – Бородулин сидел в очках и читал банку с рыбными консервами, но в воздухе была разлита женственность. Стол был укрыт выходным пододеяльником в тиграх, тарелки ласково прижимались друг к дружке, а столовые приборы соприкасались локтями. В мисках жил салат, соленые огурцы и маринованные помидоры, овалы колбасы вальсировали с розовыми завитками сала, а из печки несло сытным мясным духом. Женился, – ахнули гости дорогие, – ну, теперь будет кому Бородулину воды подать, ежели он пить захочет! Молодая была кругла, щекаста и усата. Это к темпераменту, – негромко сказал Геннадий Евсеевич, – была у меня раз такая. Еле проснулся от нее, такого жара мне дала! Молодую звали Зоя. К столу сели все, долго ерзали по доскам, уложенным между табуреток, нарочито кашляли, ожидая команды. Прошу выпить всех, – сказал Бородулин и уронил очки на пол, – да здравствует, короче. Первый тост выпили согласно вдохновению, а дальше пошла полная импровизация. Молодая сопротивлялась, покрикивала ефрейторским баском, но её быстро заперли в чулан. Там она, отыскав бородулинской настойки на хрене, забылась и уж больше не активничала. Через два часа решили смотреть фигурное катание по телевизору, но в мае уже все откатались, поэтому рассказывали неприличные анекдоты. Так как рассказывал один Витька, никто его не слушал, а Машка анекдоты знала наизусть. Драку Кольки и Тольки решили обставить с размахом, для чего вышли на двор. Колька бить Тольку не хотел, и все время братался, надувая щеки и размазывая по Тольке неискренние слезы. На звуки борьбы пришли рыбаки из чужой области и подключились, побив Кольку. Озарённые всполохами карманных фонариков, пошли брать почту, потому как там продавали шампунь. К чему понадобился шампунь, никто не помнил, но на всякий случай затопили баню. Баня была новой и без воды, поэтому воду носили с озера в ведрах и выливали в тракторную тележку. Хромая Люська, утратив опору, выровнялась и отдала коромысло на общественные нужды. К утру сочинили петицию в Кремль с просьбой поддержать молочное животноводство в Тверской области. Геннадий Евсеевич, сохранивший от советских времен круглую печать, приложил её на тетрадь в ознаменование победы коммунизма. Утром выпустили молодую, и она, размазывая слезы по румяным щекам, собрав тарелки и столовые приборы, ушла жить к Геннадию Евсеевичу, мотивируя это тем, что он старше Бородулина и вода ему понадобится быстрее. Бородулин же, переступая через тела односельчан, отыскал очки и сел дочитывать рыбные консервы, удивляясь тому, что так складно пишут про сайру. День рождения зазвенел тоненько и рассыпался, как звездная пыль…

                                        х х х