Был смирный день

Тетка только рукой махнула.

— Как же они не боятся внуков к ней возить?

Аполлинарья смотрела на Любку, недоуменно и часто помаргивая ссохшимися веками.

— Фетина давеча рассказывала, что Люся ее приезжает и младший Пашка. На мотоцикле с коляской… — пояснила она.

Старуха поджала губы, молча спустилась в подпол. Подала Любке кувшин молока.

— За всю жизнь ни однова щугла не видывала, — сказала тихо. — Накрывай на стол.

Сели завтракать. Ели зажаренную с яйцами рыбу, зелень огородную, пили топленое молоко.

— К деду на могилку сходишь, — не глядя на племянницу, обронила Аполлинарья.

Любка кивнула. Старуха заметно повеселела.

Ели неторопливо у открытого окна. Аполлинарья поглядывала на улицу.

— Вон, — улыбнулась вдруг тетка, — «заячий паспорт» бежит, легка на помине, как сноп на овине. Позвать, что ль? Она быстро все новости выложит как на ладони.

И Любка улыбнулась. Тетку Ольюшку за общительный язык вся деревня звала «заячий паспорт». Сейчас тетка Ольюшка на пенсии, а в прошлом работала письмоносицей. Но и уйдя на покой, не знала покоя неугомонная «заячий паспорт».

— Одна приехала? Или с мужем? — прямо с порога запытала тетка Ольюшка.

Беседу она вела на свой манер, задавала вопрос, и, если тут же не получала разъяснений, отвечала сама себе.

— Прячешь мужика, стало быть. Оно верней, целей будет, а то у нас девки нониче красивые да гладкие, не то что в городе, бледные, худющие. Отобьют нараз. Про монастырь-то Троицкий слыхали? Нет?..

Через полчаса Любка узнала обо всех переменах за прошедшие с ее последнего приезда три года. Был в старом монастыре святой колодец. Оттуда издавна черпали святую воду. А вода-то оказалась не святая, а минеральная, полезная ото всех болезней. Приезжали специалисты из самой Москвы. Решили санаторий там строить. А еще в прошлом годе геологи осматривали «Фетинино» болото и тоже нашли что-то ценное, тоже решили что-то строить. А еще дед Семен помер. Он уже старый был, когда они с Аполлинарьей еще в девках ходили, стало быть, ему лет сто, а может, и поболе. А еще перевыборы правления будут. И Романа-парторга поставят председателем.

— Это какого Романа? — спросила раскрасневшаяся Любка.

— Да Ромашку. Ты его знаешь. Назара Наседкина сын. Вы еще вместе играли в коронячки. Неженатый, кстати сказать. Как из армии пришел, стал всеми делами заправлять. Парторг был у нас ненашенский, присланный, хороший был мужик, справедливый с народом, только все болел, лечился подолгу. На пенсию вышел. Ну, Ромашка-та как раз и поспел. А теперь и председатель наш сдал. Так он и тут все замещает. Что? Наверно, и дом Фетины не узнала? Как ей хозяйство-то наладили. А все Ромашка наш.

Любка оживилась, слушала. Тетка Олья сыпала новостями как из писаной торбы. Незаметно, исподволь выведывала у Любки: как живет в городе? Кого родила, сына ли, дочь ли? Где муж работает? Хороши ли в городе магазины? Ответы Любкины запоминала крепко чтоб было о чем порассказать в других избах.

— Хватит, — остановила их Аполлинарья. — Пора нам идти.

Парило вовсю. И травы, и деревья, и земля, и небо пугливо занемели в предчувствии грозы. Вдали прогромыхало. Поблескивали сполохи. С кладбища возвращались скорым шагом, стараясь успеть до дождя. Торопливо ломали ветки, когда шли через березки, зимой напоминавшие рождественские свечи, и мимо болота. Любка вспомнила, как в детстве ходили по болоту босиком за клюквой. Клюква дозревает под снегом. Кочки голые, а между ними кружева изо льда. Хруп-хруп когда ступаешь по ним, а там или пусто, или вода. И снег лежит волнами, и не ровный, а с завихрениями, а на гребне снеговой волны узоры, и капли радугой светятся на солнце. Бегать по такому снегу опасно, ноги проваливаются, верхняя пленка норовит обрезать, и кружево жалко топтать. Только почему Фетининым звали болото, Любка не помнила.

На крыльце стояла корзина, полная, с верхом, брусники. Значит, Фетина забегала в их отсутствие.

— Скорей бы уж разразилось, — боязливо поглядывая в предгрозовую темень за окнами, прошептала Аполлинарья, — приляг, утомилась, чай.

Любка примостилась на лежанке. Момент для разговора был подходящий. Любка решила начать, но с чего? Как объяснить древней тетке, что не сладилось семейное счастье, что решила уехать далеко-далеко, на Север самый, чтобы забыть город, в котором так не удалась ее любовь и к которому не смогла приладиться за многие годы. Дочь определить бы у тетки на первое время, пока обживется на новом месте. А уж как устроится, заберет сразу же.

Аполлинарья по-тихому гремела посудой, бормотала под нос. И не заметила Любка, как заснула под тягостью надвигающейся грозы и своих горьких мыслей. В душном неспокойном сне подъехал к избе конный. Сперва в окно сунулась лошадиная морда, потом загорелое мужское лицо. Говорил быстро, жарко дыша:

— …Фетина ко мне прибежала; говорит, собирала ягоды на болоте, земля там горячая, ногам больно. Я туда… И правда, он уже давно тлеет, торф этот самый, вот-вот вспыхнет. Так что будьте готовы, чуть по радио объявление услышите — снимайтесь. Радио-то включенным держите.