Был такой случай…

…Дом, в котором жили Кораблевы, в сухую погоду был дом как дом, даже уютный. А во время дождя с потолка иногда лилось. (У Перелясовых не текло — их половина крыши была аккуратно покрыта листами волнистого шифера.) Лидия Борисовна послала сына на чердак посмотреть, в чем там дело. На чердаке Федя нашел старые вещи: чьи-то покрытые пылью учебники; деревянный, почерневший от времени рубель, старый сапог со шпорой (почему один и почему со шпорой — непонятно). Все это Федя ощупывал, разглядывал. Заставил очнуться его голос матери, который доносился снизу из сеней:

— Ты что там? Уснул?

Что касается крыши, то положение оказалось безнадежным: совсем сгнили три доски. Сам Федя ничего не мог сделать. Нужны были настоящие плотники, а главное, новые доски. На другой день мать сходила к начальнику ЖЭКа, молодому симпатичному человеку. Начальник объяснил, что о прохудившейся крыше он знает, но чинить ее в план не поставит: «Ваш дом в ближайшее время подлежит сносу!» Лидия Борисовна очень расстроилась и спросила начальника:

— А как же мы?

— Под небом не останетесь, — успокоил тот. — Не одних вас будем расселять.

Женщины на работе даже позавидовали:

— Вот повезло!

Но Кораблевы не разделяли их радости. Легко ли покидать насиженное место? Предложат новое жилье где-нибудь «у черта на куличках», не будет ни цветника, ни огородика, ни сосен. И Федя огорчился: придется ходить в какую-то другую школу. Незнакомые ребята, незнакомые учителя… Расстроились они не на шутку, а пуще всех почему-то Таиска. Федя стал ее успокаивать:

— Ну, переедем, а тебе-то что? Не все ли равно, откуда ездить в университет?

Она не ответила, только улыбнулась. Федя смотрел на Перелясовых и думал: «Живут и не знают, что рассыплется их гнездышко».

И правда, начало рассыпаться, но совсем не потому, почему думал Федя. Неожиданно Аркадий ушел из дома. И должно быть, насовсем. Ни плача, ни крика не было. Эльма Самойловна бодро вышла утром полить цветы. Но это была только видимость.

Таиска заметила:

— Побледнела, осунулась!..

Федя поглядел — и правда.

Впрочем, ничто не бывает ни с того, ни с сего. Теперь Федя припомнил, что у Перелясовых было несколько ссор. Вообще-то говоря, они ссорились тихо, только последняя ссора произошла с шумом.

Голос Модеста Антиповича звучал так внятно, что можно было различить отдельные слова:

— Ты еще пожалеешь!

Эльма Самойловна отвечала ему тоже тихо, но внятно:

— Наша квартира не склад… Больше не потерплю…

Он в чем-то старался убедить ее:

— Это абсолютно безопасно.

А она ответила:

— Если б Арик тебе был родной, ты бы не так рассуждал…

— Назло вам не сдохну! Еще как заживу, завидовать будете!.. — это кричал Аркадий.

Видимо, кто-то сказал ему, что он один не проживет.

Тая вздохнула:

— Тоже мне, бунтарь!

Через день к Кораблевым пришел Игорь Николаевич. Они с Таиской говорили о чем угодно, только не об Аркадии. До одного момента. Прощаясь, Таиска неожиданно спросила:

— Теперь вы довольны?

— Вы о чем? — спросил он.

— Вы знаете… Аркадий куда-то ушел…

— Нет, вы ошибаетесь…

А еще через день появился Белый. Не заходя к старикам, поманил пальцем Федю:

— Позови Таю…

Федя просунул лицо в полуоткрытую дверь. Позвал сестру:

— Тебя… Аркадий зовет.

— О господи! — почему-то испугалась она.

Вышла к нему в своем синем платье. Села рядом.

— Ну, что надумала?

Федя понял, что до этого между ними был какой-то разговор, в итоге которого сестра обещала подумать.

— Ничего.

— Плохо.

— Смотря для кого.

— Для тебя, конечно… Мы бы вдвоем… Уехали бы отсюда далеко-далеко.

— А зачем мне ехать?

— А мне надо уехать. Обязательно надо. Не хочу больше…

— Чего не хочешь?

— Такой подлой жизни.

На перелясовской верандочке зашлепали домашние туфли. Это была Эльма Самойловна. Она подошла к ним.

— Арик! Милый!

Обняла, поцеловала сына. Он нахмурился:

— Не надо. — Отстранил ее локтем.

— Какой ты неласковый…

— Мама, прошу! Иди к себе.

Когда Белый ушел, Федя заметил, что Таиска о чем-то задумалась.

— Ты чего? — спросил он.

— Нехорошо он сказал: «Иди к себе».

— Это он умеет, — кивнул Федя.

— Что умеет?

— Нагрубить…

— Много ты понимаешь!

Таиска села у окна. Ждала. Кого? Это без всяких объяснений понятно. Зачем-то спросила Федю насмешливо:

— Как по-твоему, я красивая?

Он ответил:

— Даже слишком.

— Представь себе, что ты мне не брат, а я совсем-совсем не красивая. Ты смог бы полюбить меня?

— Еще бы.

— Не верю!

— Тогда зачем спрашиваешь?

Она промолчала. Федя пошел играть в футбол. Здесь, на поле, произошел разговор. Белый спросил Игоря Николаевича:

— Ты будешь сегодня у Таи?

— Ну и что?

— Так передай ей, что я вообще больше не приду.

— Нет уж. Тут я тебе не помощник. По этим вопросам объясняйся сам.

Белый прищурился:

— Вот оно что! Понятно. Ну, что ж, желаю удачи.

— Не нуждаюсь в твоих пожеланиях. Что ты так смотришь?

— А что, нельзя? Между прочим, смотрю не на тебя, а на твой подбородок. У него такая форма — так бы и заехал.

— Попробуй.

— Не хочется руки марать.

Белый отвернулся. Увидел Федю. Подозвал его:

— Ты скажи сеструхе, что я — фью-ить…

— Это как понять?

— Уехал. Вернее, уеду. Сегодня ночью. Так скажешь?