Былина о Микуле Буяновиче

Взводный отвернулся и наклонился к ногам бледнолицего чтобы лучше видать его раны под обручами кандалов.

— А ты табаку опять насыпал в рану, штобы разъедало? — И рассердился. — А ну, у кого раны на ногах — подсушить на солнышке… Неча, неча! Развязывай!

Бородач распутал грязные онучи, вытянул ноги на солнце и лег на свой зипун.

— Восподин взводный! — взмолился Васька Слесарь. — Я никогда не лукавлю… Ну, только што дозвольте мне с бабой повидаться. У ней гребешок есть: вша меня долит, с печали, надо быть, напала. И надо починиться. Вот тут вот сзади — штаны порвамши…

Почти со злобой потребовал Бочкарь у взводного:

— Дозвольте наших баб сюда. Взводный!.. Повидаться только. Надо до зла горя!

Взводный пристально взглянул на могучего и молодого каторжанина и невольно уступил перед его взглядом.

— Дыть тут опять у вас начнется спор либо скандал какой, — начал было взводный. — А я за всех в ответе. Какая твоя баба?..

— Незаконная… Анисьей звать.

— Вот вам моя голова в заклад, восподин взводный! — суетился Васька.

— На што мне голова твоя? Твоя голова теперь гроша не стоит, а мне на каторгу не охота из-за вас идти. А бабу только пусти сюда…

Матвей взглянул на взводного умоляюще и угрожающе.

— Ну, дозволь, слышь! Мы только повидаемся…

— После суда мы только однова свиделись вчера на этапе и то не удалось поговорить…

— Не дозволили, — поддержал Матвея Васька.

— А кто виноват? — строжился взводный. — Кто вчера затеял скандал? И сегодня опять, сперва слезы, а потом до драки доведете. Знаю я вас коротенько. Теперь нечего тут разбирать: кто кого у вас подвел под каторгу… Суд присудил, а наше дело — маленькое.

— Ну, слышь ты! Дозволь! — уже просил Матвей покорно. — Может, в последний раз повидаться доведется. Может, и вправду нас разлучат теперь навсегда. Они же вот тут близко, во втором отделении, бабы наши.

— Восподин взводный! — вступился Митька Калюшкин. — Ничего не будет. Все будет теперь спокойно. Ей Богу: повидаются, тихо мирно и баста. А мне, — он продолжал ласковой скороговоркой, — Гармошку бы мне, восподин взводный, выхлопочи, Бога ради! Мне больше ничего не надо. Я тут буду всех мирить и веселить. Дозволь гармошку мне сюда, пожалуйста, слышь!

— Ребята все притомились, вишь, сейчас уснут, — не переставая просил Васька. — А мы тут вот в сторонке повидаемся и больше ничего.

— Ну, смотрите же! — уступил, наконец, взводный. — Ежели што пять выйдет — тогда не хнычьте! Тогда на первом же этапе баб отшибут в другую партию.

— Ну, нет же, нет! — Матвей даже свирепо закрестился. — Вот те Истинный! Я вот прямо молчать буду…

— Иванов! — распорядился взводный. Иди приведи Анисью Епифановну и… как, твою-то?

— Анну Стратилатовну! — подсказал Васька Иванову.

— Еще просвирня там, Петровной звать, — сказал Митька Калюшкин — Куркова. И Яша, старичок. Рассыльный станового, бывший…

— Это который при кухне?

— Так точно! — подтвердил Митька. — Которого восподин начальник вчерася святителем назвал.

— Который шапку потерял?

— Так точно! — сказал Васька. — И человек он прямо даже, как святой… Действительно што понапрасну пострадал.

— Ну, будя болтать! — сурово оборвал взводный. — При кухне он, стало быть ему нельзя… Приведи этих двух баб и баста!

— Слушаю! — ответил Иванов, быстро поворачиваясь на каблуках.

Поснимавши шапки и отрывочно беседуя между собою, арестанты жевали поданную им в попутных селах милостыню, по временам осматривая, что у кого есть или меняясь разными кусками. Некоторые же, сняв рубахи, пристально рассматривали их, а евшие — ругались.

— Тут хлеб едят, а вы вшами торгуете!..

Рыжий продолжал рассказывать широкому:

— А я, слышь, в ту пору пел альта… Большой уже был, женатый, а пел альта. А потом однова псаломщик наш напился и не явился к службе. И вот мне, брат ты мой, апостола! Как вышел я на середину церкви… — взбодренный воспоминанием, он все восторженнее, почти захлебываясь смехом, усиливал свой густой бас, — Да как возгласил: «Апостола… Павла чтение!..» И сразу, понимаешь, басом! Откуда што бралось. Прямо, понимаешь — окна: дзинь, дзинь… Это я с альта-то! Дак потом — при архиерее смелости набрался. Как возгласил, да под конец как рявкнул!.. В архидиаконы меня сулили рукоположить. Ей Богу! И даже на мою плохую грамоту ноль внимания — вот, брат, службу какую загубил!..

Пока говорил рыжий, широкий все время порывался перебить его и, наконец не утерпел, начал рассказывать свое: