Былины и были

Бояре на Москве ликуют,

В собольи шубы рядятся,

Бояре на Москве вина медовые пьют,

Царя Фёдора Иоанновича хвалят,

Да друг с другом челомкаются,

За новые города ковши поднимают.

Только один боярин не ест, ни пьёт,

Буйну голову он рукой подпёр,

А другой рукой он свой посох сжал.

Посох ореховый не украшенный.

Да встаёт он на резвы ноги,

Да подходит он к царю батюшке,

В ноги ему кланяется.

В ноги кланяется,

Просит речь держать,

Царю слово сказать.

Тут воззрился на него Фёдор Иоаннович,

Вопросительно бородой повёл,

Да любезно на боярина посмотрел.

Ведь был то ни кто иной,

Как князь Григорий – строитель,

Что города возвёл,

Земли русские огородил.

Говорит он царю почтительно,

Но, а речь его промыслительна.

– Государь ты наш батюшка,

Сын великого Грозного царя.

Построили мы два града-крепости.

На той реке, Волге – матушке,

По твоему приказу великому.

Построили один ниже города Казани,

А другой – выше города Астрахани.

Чтобы земли охранять,

Царство русское оберегать.

Посадили в них стрельцов-воинов,

Чтоб мимо городов ворог не проскакивал,

Лихой басурман не проезживал,

Русскую землю не воевал.

А стрельцы все – люди бравые,

При себе имеют пики острые,

Наконечники у пик воронёные.

А за меня Фёдор Туров там.

Мы с боярином Туровым совещались,

Мы с боярином умом раскидывали.

Хорошая с городов ограда получилася,

И на тысячу вёрст застава протянулася,

Только мало городов построили.

Между городом Самарой,

Да между городом Царицыным

Четыре дня пути шага бойкого,

Шага бойкого молодецкого.

Надо крепость между ними ставити,

Чтоб было между городами

Только два дня пути.

Тогда меж городов волк не прорыщет,

Тогда меж городов

Чужая дружина не проскачет,

Ибо дозоры её заметят

И путь-дорогу на Русь закроют.

Тут царь Фёдор удивился,

Тут царь Фёдор умом возмутился.

– Не должно врагам на Русь ходить!

Не должно врагам русских людей полонить!

Повелел он князю Засекину

Между Самарой и Царицыным место искать,

Место искать, город-крепость ставить.

Крепость сильную, крепость срубчатую,

Чтобы мимо города лисица не прокралася,

А басурман пройти не отважился.

3

Вот Засекин князь в дорогу собирается,

На добра коня князь садится.

А конь кованый да на медный гвоздь,

У коня его грудь широкая,

А стать у коня высокая.

На груди его бляха медная,

Бляха медная с изумрудами.

А подпруга кистями украшена,

А в поводья вделаны каменья лучистые.

А седло его с подседельником,

Подседельник лежит на потничке,

А потничек на подпотничке.

И берёт князь повод кожаный.

Повод кожаный, шёлком про́шитый

Едет он на Волгу-реку,

А едет Григорий город-крепость ставить.

А едет он царскую волю исполнять.

Город-крепость та Саратовом назовётся,

А идёт на Руси 1590-й год,

Днём и часом год слагается,

Месяцами год открывается.

А Засекину дорог каждый час.

Надо город в верховьях реки срубити,

По венцам его разобрати,

А на каждом брёвнышке,

Чтобы знак стоял

В плоты брёвна те связать надо,

Да по воде те плоты спустить надо.

Торопится Засекин князь,

Ждёт его на Волге боярин Туров.

Вот Григорий на коня сел,

На коня сел на буланого,

Вдел ногу в стремя серебряное,

В стремя серебряное узорчатое,

Взял в руки повод тиснённый,

Повод тиснённый, шёлком прошитый.

Оглядывает он конников отъезжающих,

Осматривает он толпу провожающих.

Он осматривает всех и тревожится:

Есть здесь спальники и печальники,

Скоморохи и начальники,

Только не вышла провожать любимая жена,

Не вдела в стремя сапога ялового,

Не воткнула в шапку лазорев цветок.

Не увидев, жены князь нахмурился,

Князь нахмурился и с коня сошёл.

Он с коня сошёл, на крыльцо взошёл.

Зычным голосом жену зовёт:

– Где ты, моя жёнушка милая?

Где моя милая жена свет – Дарьюшка?

Отчего на крик не отзываешься,

Отчего из палат не выходишь?

Вошёл князь в палаты дубовые,

Откинул занавески шелковые,

А жена его на полу лежит,

На полу лежит без сознания.

Прибежали слуги боярские,

Опрыснули Дарьюшку холодной водой.

Дарьюшка глазки открыла,

Что случилось с ней мужу поведала.

– Ты, мой муж, не сердись, не кручинься.

Я тебя провожати хотела,

Я хотела одеть стремя серебряное,

Да на твой сапог, сапог яловый.

Только силы меня покинули,

А ноженьки мои подкосилися.

И упала я на сосновый пол,

И сковал меня поминутный сон.

Мне привиделась в нём река вольная.

У реки у той правый берег крут,

А по той реке омуты идут.

На крутом берегу стены высятся,

Стены древние, стены каменны

Большей частию поразрушены,

Буд-то было там наводнение,

Иль землицы да сотрясение.

Или город сжёг пламень бешеный,

С сотрясением стен перемешанный.

А за стенами абрек прячется,

Он в развалинах к камню ладится.

Достаёт абрек лук тесёмчатый,

Лук тесёмчатый, колчан кожаный.

А в том колчане лишь одна стрела,

Лишь одна стрела закалённая.

Лишь одна стрела именованная.

Здесь мне мысль на сердце легла:

«А не хочет ли абрек моего мужа убить,

Злое дело на брегу совершить?»

Затрепетала я как осины лист,

Руки белые заломилися,

Ноги быстрые подкосилися

И на пол я упала без памяти,

В этом чудном сне предсказательном,

Ты нашёл меня муж заботливый.

Для меня ты муж, а царю слуга.

Ты возьми меня, муж, родимый мой,

На брега реки, брега дикие.

Я не буду для тебя в походе сумою,

А я буду тебе свет – Григорий слугою.

Не хотел Григорий Дарьюшку брать,

Чтоб на Волге-реке место искать,