– Человеческий мозг и продукт его деятельности – это неразрешимая загадка для его же обладателя, – согласился я и продолжил: – И так, все наше понтонное общество я разделил на две категории: класс имущих стражников и класс бесправных пленников. Согласно закона обострения, классы должны ненавидеть друг друга при любой расстановке сил и вести между собою непримиримую борьбу до победного конца угнетённых масс. Но если с ненавистью, хоть и не бурно выраженной, у нас все обстояло благополучно, то классовая борьба, вопреки требованиям закона, не велась, а если и имела место, то лишь среди самых отсталых гегемонов при раздаче баланды. Ощущалось полное отсутствие направляющей руки, и я задумался над созданием руководящей и направляющей партии. Горячо и с умом взявшись за дело, я сразу же ограничил членство в партии одним кандидатом, чтобы в дальнейшем не оголять ряды будущих борцов за нашу свободу и независимость. Буквально за считанные минуты я принял Дени в наши высшие эшелоны, рассказал о своём замысле и поделился властью.
– Без Дика на «Розмари» было бы совсем тошно, – вставил Дени и предложил очередной тост за мудрое устройство моей головы.
– И за её прекрасную память, – добавил капитан.
– Не стоит превозносить мои природные способности, – скромно возразил я, – но и от правды, как говорится, никуда не денешься при хорошей жизни. Я ведь хоть и туманно, но помню себя с рождения, а первый арест так и совсем ясно. Но не будем отвлекаться. Итак, нужно было классово обостряться в борьбе, чтобы привлечь к себе внимание стражников, а в последующем и береговое начальство. С этой целью мы с Дени решили затеять в трюме потасовку с вовлечением в рукоприкладство всех дееспособных обитателей плавучей тюрьмы. При достаточно буйном поведении колодника надзиратель, как правило, должен проявить здоровое любопытство и нагрянуть к возмутителю подневольного спокойствия для приведения последнего в подвластное состояние. Это известный закон любого воспитательного учреждения. А так как наведение порядка силой вызывает недовольство арестантов, тут-то и вступает в силу закон обострения борьбы, и следует несколько расстрелов на месте с последующим выявлением зачинщиков бунта. С главарями обычно разбирается высшее начальство, чтобы затем покарать их более сурово в назидание остальным оставшимся в живых.
– Опять голая теория, Дик, – сбил меня с мысли Дени. – Словом, уважаемый Анри, – обратился он к Дюбуа, – несмотря на риск, эта идея мне понравилась больше. Нас, как зачинщиков, если не убивали сразу, то долины были препроводить на берег к лагерному начальству, у которого Дик собирался требовать возможности встречи с представителем штаба генерала Митуэна майором Бобом Слеем, как секретный агент последнего.
– Естественно, – вмешался я, – Боб должен был вытащить нас из плена, если был ещё жив. А нам, после поражения партизанского движения, почему было бы не помочь, скажем, шотландцам в усмирении каких-либо матопо или ботоламо? Да и мало ли ещё неизученных племён в Африке!
– Совершенно справедливо, – одобрил капитан, – вполне разумное решение. И ваш английский приятель, естественно, помог вам выбраться из плавучего ада?
– Боюсь, что нет, – выпив, ответил я. – Скорее наоборот, после акции протеста положение наше стало еще более незавидным.
– Как же так, господа? – воскликнул поражённый капитан. – Неужели майор оказался полнейшей сволочью?
– Дело не в этом, – начал разъяснять Дени. – Всё проще. Когда мы с Диком затеяли потасовку, по плану задев кое-кого из сокамерников, стражники действительно вмешались, но, не утруждая себя разбирательством, прямо с палубы расстреляли десятка два арестантов через верхние люки, пригрозив оставшихся скормить акулам.
– А мы стали изгоями общества, – подхватил я. – Да к тому же, живучий Карлос призвал пленников покончить с нами раз и навсегда. Поэтому нам пришлось перебраться к пушечному люку поближе к доходягам. И хоть там было свежего воздуха побольше, зато отсюда уже никто не успевал к приёму пищи. Так наши бывшие товарищи обрекали своих вождей на верную голодную смерть. Да и спать мы могли только по очереди.
– Джентльмены, вы попали в жесточайший переплёт, – выразил соболезнование добрейший капитан.