Былое сквозь думы. Книга 1

Мы бы долго ещё партизанили и не сложили оружия, не случись небольшая неприятность на ферме Блесбукфонтейн, когда хозяйский балбес Манус, до сей поры одиноко созревавший в опостылевшем кругу семьи и насыщающийся бобами и штрафными уроками вожжой, вдруг захотел влиться в наши партизанские ряды. Так как недоросль уже входил в физическую зрелость и ему пора было подумать о карьере, я не стал возражать, потребовав лишь согласия родителя. Но хозяин фермы, старый миротворец, уже давно впавший в думу о дальнейших, но мирных путях развития своего дитяти и горько навздыхавший свою впалую грудь за этим пустым занятием, не стал даже стеснять себя вопросом прелести военного поприща, а так резво взялся за отеческое наставление своего наследника на истинный путь землепашца, что Манус катался по двору мятым опавшим листом всё светлое время суток, а я не раз вспоминал не пошедшую впрок науку своего папаши. Вот так и сорвались мои надежды на создание прочной партизанской базы на ферме Блесбукфонтейн. Но старый хрыч на этом не успокоился, а после практической проработки сынка, срочно озаботился нашей судьбой и прямо с подворья передал нас в руки английского правосудия, слабоумно нанеся неоценимый вред всему освободительному движению.

Ферма, миролюбивого батюшки Мануса была недалеко от Наталя, поэтому нас незамедлительно доставили в город и посадили в тюрьму к таким же незадачливым и некогда неуловимым мстителям. Этот злодейский акт предательства заставил нас с Дени пересмотреть вопросы вооружённого сопротивления регулярным войскам и к чертям забросить партизанщину, хотя раскаиваться было уже поздновато.

В первые же часы пребывания за решёткой испанцы отреклись от нас, заверив, что на допросах будут говорить одну только правду, чтобы у англичан не закралось и тени сомнения при применении к нам с Дени крайних мер, как к вождям герильи. Пообещав не остаться в долгу, мы всё же приготовились к самому худшему, но разборки не последовало.

Англичане к этому времени уже не искали одиночных врагов, а оптом отправляли своих противников на каторгу. Через сутки нас всех связали попарно и загрузили в товарные вагоны, приставив стражу. А затем двое суток без хлеба и воды, стиснутые как маринованная сельдь в банках, мы тряслись в зловонных загонах на колёсах по пути в Дурбан.

В родном для Торнадо городе нас выгрузили ещё живыми, а проведя в доки, чисто вымыли морской водой из пожарных рукавов и накормили маисовой похлёбкой, разливая её в наши шляпы и полы рубах.

– Плохое начало, – ворчал Дени, сплёвывая мелкую ракушку, сдабривающую малосъедобное варево.

– Что ни делаете, всё к лучшему, – не к месту ляпнул я, сверкая дичающим взглядом.

Дальше поговорить не удалось. Под оскорбительные выкрики, сбежавшейся поглазеть на пленников толпы, нас загнали в грязный трюм какой-то каботажной посудины с одиноко болтавшимся из клюза ржавым якорем по высокому левому борту, и не успели мы слегка отдохнуть и полюбоваться морской волной, как это тихоходное корыто уже пришвартовалось к одному из стоящих на мёртвом якоре понтонов примерно в трёх милях от берега, на который нас и выгрузили партией в пятнадцать человек. Наша новая тюрьма называлась «Розмари» и вмещала в свое нутро около шестидесяти пленников общей численностью.

Настоящий ад было это судно – ржавая жестяная коробка до отказа набитая людьми, сходящими в вонючей полутьме с ума от жары, голода, заразных насекомых и собственного бессилия. Арестанты мёрли, как мухи, а их грязные трупы стражники выкидывали по утрам за борт на завтрак акулам, которые стаями кружили вокруг понтона и требовали добавки.

В целом, партизанская война сделала свое чёрное дело. В самый разгул освободительного движения англичане перестали выявлять степень причастности к герилье каждого арестованного. Они так ополчились на народных мстителей, что позволили им свободно вымирать под жёстким присмотром, не затрудняясь элементарным обустройством каторг и лагерей для пленных.

К нам в трюм стражники никогда не заглядывали, опуская раз в сутки бадьи с похлёбкой и пресной водой на верёвках прямо на наши головы. Этими же верёвками вытаскивались и трупы, тем самым не позволяя нам и носа показать на палубе. Если бы не открытые пушечные люки в трюме понтона, то от недостатка воздуха мы бы все погибли не более чем через сутки. В охране заключённых стражникам помогали даже акулы. Двух отчаявшихся на побег буров, эти прожорливые твари тут же сожрали на наших глазах, едва несчастные беглецы достигли поверхности воды, вывалившись из пушечных люков. И мы с Дени, готовившие побег этим же путём, крепко задумались после разыгравшейся на глазах трагедии и решили повременить с самоубийством, хотя для этого и не было уже веских причин, ибо мы слабели день ото дня – болезни и сумасшествие наступали на пятки, и не лучше ли было одним махом покончить с недостойным человека существованием?

* * *