Быстро вращается планета

– Ненависть больше вредит тому, кто ненавидит, чем тому, кого ненавидят.

– Но Бранвен же она не навредила!

– Бранвен не ненавидела. Бранвен любила и была предана – и выкрикнула Слово в мольбе о помощи, а не из ненависти и не ради мести. И солнце растапливало белый снег, чтобы ей тепло было спать ночью, и огонь в ее маленьком очаге не обжигал, а весело плясал, чтобы согреть ее, и молния отнесла весть ее брату, Брану, и ее ирландский король бежал на своем корабле, и ветер унес его в море, и морская пучина поглотила корабль, а Бран пришел за своей сестрой Бранвен и благословил бесплодную землю, и та снова покрылась зеленью и цветами.

– А она полюбила еще кого-нибудь после того ирландского короля?

– Я забыла, – сказала старушка.

– Бабуля! А почему бы нам не воспользоваться этим Словом?! Может, тогда маме не придется выходить замуж за Датберта Мортмайна.

– Слово нельзя использовать необдуманно.

– А мы обдуманно!

– Не знаю, моя Биззи. Пути должны быть пройдены. Лишь самые дерзкие перекраивают их. Слово – лишь для крайней нужды.

– Разве сейчас не крайняя нужда?

– Возможно, не та. – Старушка закрыла глаза и некоторое время молча покачивалась, а потом заговорила напевно, почти так же, как произносила Слово.

– Ты используешь Слово, крошка моя, ты используешь Слово, но не раньше, чем время настанет.

Она открыла глаза и посмотрела на Биззи таким взглядом, будто видела ее насквозь.

– Но как я узнаю, что время настало? – спросила та. – Почему сейчас оно не настало?

Старая женщина покачала головой и снова закрыла глаза и принялась покачиваться.

– Этот час – не тот час. Ночь надвигается, и тучи собираются. Мы не можем ничего сделать, пока они не соберутся. Когда пробьет час, Чак даст тебе знать. С другой стороны тьмы Чак даст тебе знать, даст тебе знать, даст знать… – Она умолкла, потом открыла глаза и произнесла обычным своим голосом: – Идите-ка вы спать оба. Уже поздно.

– Кошмарный старый Датберт Мортмайн, – сказала Биззи Чаку одним прекрасным летним днем. – Не буду звать его папой!

– И я тоже.

Но Датберта Мортмайна, кажется, вполне устраивало, чтобы они звали его мистером Мортмайном.

Он управлял магазином сноровисто и сурово. С их матерью он был мягок и иногда гладил ее по волосам. Люди говорили, что он в ней души не чает.

Над кассой появилась табличка: «В кредит не отпускаем». Биззи с Чаком помогали в магазине после обеда и по субботам, как обычно. Но их мать по-прежнему не улыбалась, даже когда Датберт Мортмайн принес ей коробку шоколада, перевязанную лавандовой ленточкой.

Чак подумал, что от нее больше не пахнет страхом – но не пахнет и синим небом раннего утра. Теперь это было вечернее небо с тонкой пеленой облаков, лишающих синеву яркости.

Датберт Мортмайн приберегал любезность для покупателей. Он смеялся, и шутил, и старательно производил впечатление радушного и дружелюбного малого. Но наверху по вечерам он ходил с угрюмым видом.

– Дети, не шумите, – говорила мать. – Ваш… мой муж устал.

– Папа тоже уставал, – шепотом сказала Чаку Биззи, – но он любил слушать, как мы смеемся.

– Мы были его детьми, – ответил Чак. – Мы не принадлежим Датберту Мортмайну, а он любит только то, что принадлежит ему.

Датберт Мортмайн не выказывал своего дурного характера до следующей весны. Он и потом оставался мягок и любезен в магазине, даже с самыми сложными покупателями или торговцами, но наверху начал давать себе волю. Однажды утром его жена («Ненавижу, когда люди называют ее миссис Мортмайн!» – взорвалась Биззи) вышла к завтраку с синяком под глазом и объяснила, что в темноте ударилась о дверь. Бабушка, Биззи и Чак посмотрели на нее, но промолчали.

И стало очевидно, что Датберт Мортмайн не любит детей, даже когда они ведут себя тихо. Когда Чак чем-то вызывал неудовольствие своего отчима – а это случалось минимум раз в день, – Мортмайн бил его по уху, и в конце концов у Чака стало постоянно звенеть в ушах.

Когда Биззи сидела за кассой, отчим щипал ее за руку всякий раз, как проходил мимо, – словно бы любя. Но руки ее были в синяках, и Биззи приходилось носить свитер, чтобы прятать их.

Однажды на перемене Чак увидел, как к Биззи в школьном дворе подошел Падди О’Киф.

Чак поспешил к ней и услышал, как Падди спросил:

– Старый Мортмайн к тебе пристает?

– Ты о чем?

– Ты знаешь, о чем я.

– Нет, не знаю. – Но ее передернуло.

– Отстань от моей сестры! – вмешался Чак.

– Лучше скажи старику Мортмайну, чтобы он отстал от нее, малявка. Биззи, если тебе потребуется помощь, сразу дай мне знать. Старина Падди о тебе позаботится.

Тем вечером Датберт Мортмайн окончательно перестал сдерживаться.

Они закончили ужинать, и когда Биззи убирала со стола, отчим ущипнул ее за бок, и Чак увидел, с какой холодной ненавистью посмотрела на него Биззи.

– Датберт! – воскликнула мать.

– Датберт Мортмайн, берегись. – Бабушка смерила его спокойным, долгим взглядом.

Она ничего больше не добавила, но в глазах ее ясно читалось предостережение. Она собрала чашки и стаканы на поднос и понесла их к раковине.

Мортмайн тоже встал из-за стола, и когда старая женщина приблизилась к лестнице, он занес руку для удара.