Быть Джоном Ленноном

Энтони на «роллс-ройсе» отправился в Букингемский дворец доставлять орден и письмо, а Леннон, весьма позабавленный, позвонил мне в Evening Standard и рассказал о своей проделке. История успела попасть в вечерний выпуск, так что жители пригородов, возвращавшиеся с работы из города домой, прочли о ней тем же вечером.

Как и предвидел Джон в нашей телефонной беседе, его протест приняли не очень хорошо. Королева не комментировала — она этого никогда не делает, — но газетные эксперты обвиняли битла не только в неуважении к монарху, но и в попрании самой чести. По правде говоря, то был не самый радужный момент в жизни Джона. Уравнять в безвкусной шутке страшную гражданскую войну, которая бушевала между Нигерией и ее отколовшейся провинцией Биафра, с плохими продажами его последней пластинки — в этом был некий непостижимый паралич чувств. Годы спустя он будет жалеть о выбранных выражениях. Правда, он никогда не жалел о том, что отослал обратно орден.

В те последние месяцы 1969 года в его жизни возник еще один повод для будущих сожалений: расцвет отношений с самопровозглашенным — и для всех, кроме Джона, сомнительным — лидером британских чернокожих активистов. Того звали Майкл де Фрейтас, он же Майкл Абдул Малик, и когда-то он был известен как сутенер и наемный бандит у лондонского трущобного рэкетира, но теперь говорил всем, что изменился и стал едва ли что не святым. Он выступил под революционным псевдонимом Майкл Икс и планировал открыть на Холлоуэй-роуд, в бедном районе на севере Лондона, культурный центр для чернокожих «Блэк-хаус». И Джон, привлеченный вроде бы благой целью, готов был потратить на это деньги, которых у него куры не клевали. Де Фрейтас, мошенник, аферист и много кто еще, обвел его вокруг пальца, как и других своих богатых благодетелей. Намерения Джона были благими, но он был легковерным и безотказным. Решив, что он сам выступает против истеблишмента, Леннон приветствовал тех, в ком видел романтику повстанцев. В случае с Майклом де Фрейтасом все это закончится очень печально.

Битлов он уже считал «частью истории», и это чувство только усилилось, когда стало ясно, что нет надежды отобрать у ATV Music право на Northern Songs. И потому «Something», новый сингл группы, интересовал Джона лишь постольку-поскольку. Впервые дуэт Леннон — Маккартни, стержень Beatles, пустил песню Джорджа Харрисона на первую сторону пластинки. И хотя «Come Together», сочиненная Ленноном, получила такую же рекламу, внимание Джона поглощал новый экспериментальный альбом Джона-и-Йоко — «Unfinished Music № 2: Life With The Lions»[132]. Название было шуточной отсылкой к семейному радиошоу на BBC «Жизнь со Лайонсами»[133], которое он любил в детстве. В альбом вошла запись сердцебиения нерожденного ребенка, которого не доносила Йоко.

Продажи оказались мизерными.

Реакция на новый альбом была уже стандартной. Все, что в те дни делали Джон и Йоко, рассматривалось сквозь призму их взаимной одержимости друг другом — хотя Леннон бы с этим не согласился. Для него они были «мистер и миссис Мир». И в середине декабря, после выступления на лондонском благотворительном концерте ЮНИСЕФ вместе с Delaney & Bonnie & Friends, когда Джордж Харрисон, Эрик Клэптон и Кит Мун присоединились к нему на сцене в поистине супергрупповом джем-сейшене, пара запустила рождественскую кампанию за мир «War is Over»[134]: разместили в центрах крупных городов в двенадцати странах по всему миру одинаковые большие белые рекламные щиты, на которых крупными заглавными черными буквами значилось: «ВОЙНА ОКОНЧЕНА» — и ниже другим шрифтом, поменьше: «Счастливого Рождества, Джон и Йоко».

Бог его знает, повлияли ли эти щиты на мир во всем мире, но, как считал Джон, они, как и «постельные протесты», задавали тему для газетных колумнистов, а также радио- и телеведущих в преддверии Рождества.

Он мало что знал о Ронни Хокинсе, пока не встретил того на рок-н-ролльном фестивале мира в Торонто. Знал только то, что Ронни родился в Арканзасе, был ранним рокером времен Элвиса и «тряс когда-то задницей», а теперь его группа, The Hawks, переименовалась в The Band и обосновалась в Канаде. Но Джону хватило и этого — когда Ронни предложил Леннонам использовать его дом как канадскую штаб-квартиру, Джон быстро согласился. Ронни, его жена Ванда и их дети просто не понимали, что их ждет.

Они готовились отпраздновать тихое, мирное Рождество, с маленькой елочкой в мигающих гирляндах, в просторном доме с садом среди заснеженных полей Онтарио. Но через несколько часов из Capitol Records прибыл фургон и выгрузил самую большую, самую белую, самую синтетическую в их жизни рождественскую ель, украшенную клетчатыми лентами, а также позолоченную клетку с двумя белоснежными, хотя и не очень-то воркующими голубями. Затем явились техники телефонной компании, проложив с полдесятка новых линий, и макробиотический повар с книгой дзенских рецептов, а следом шофер привез юную посудомойку.