Быть Джоном Ленноном

Что до Леннона, ему Эпстайн сперва казался заурядным богатеем-аристократом — водил первоклассный «форд-зодиак», носил классические костюмы, галстуки и лакированные туфли, ему было двадцать восемь лет, и в его внешности нельзя было усмотреть и намека на ту моду, к которой привык Джон. Но когда за несколько месяцев перед ним раскрылись другие стороны жизни Брайана, стало ясно, что слово «заурядный» даже близко к нему не подходит. Брайан Эпстайн был очень непростым человеком.

Он рос в Чилдуолле, богатом предместье, в еврейской семье, у четы Эпстайн, Гарри и Куини, и у него был младший брат Клайв. Учился он в частных школах, сменил семь, и в шестнадцать лет покончил с попытками получить хоть какой-то аттестат. Сперва он порывался стать дизайнером одежды, но отец считал, что не мужское это дело, и Брайана отправили на работу в один из мебельных магазинов семьи Эпстайн — продавцом и оформителем витрин. В восемнадцать его забрали в армию, но скоро выгнали — он попался на том, что выдавал себя за офицера, и коллегия психиатров сочла его негодным к воинской службе. Затем был год в лондонской Королевской академии драматического искусства, прежде чем он решил, что ему не по душе стиль жизни будущих актеров, вернулся в Ливерпуль, получил работу в семейном бизнесе и стал управлять магазином грампластинок NEMS на улице Уайтчепел. Жил он с родителями и никогда не пропускал выступления Королевского филармонического оркестра.

В культурном плане он и Beatles были на разных полюсах, но с первого же взгляда, когда Брайан сошел в духоту «Кэверн», их магия его околдовала. Иные даже шептались, что его интерес лежал в интимной сфере и что он видел в них, особенно в Джоне, «бедных мальчишек для грубых утех». Может, и так. Да, в эпоху, когда гомосексуализм считался преступлением и карался тюрьмой, он мог увлечься группой молодых бунтарей в черных кожаных куртках. Ему действительно нравились симпатичные юноши из рабочего класса, он порой искал с ними запретных наслаждений, и о том свидетельствовала его израненная душа. Ну и шрамы на теле.

Но скорее всего, его привлекли задор, юмор и дерзкий нрав Beatles. Казалось, им так хорошо вместе на сцене — петь, играть, подтрунивать над публикой… И, в отличие от него, они, казалось, были в высшей степени уверены в себе. Да, он был богат — но несчастен. Он пытался скрыть свою гомосексуальность за бесплодными романами с девушками. Продажи пластинок за последние пять лет были его единственной отрадой в жизни, и в то время, на волне расцвета поп-музыки, он действительно достиг успеха. Но в последнее время работа начала ему надоедать — Брайан снова заскучал. Ему срочно требовалось нечто большее.

И вот они — группа, которой никто не хочет управлять. А он — сможет? Думал ли об этом Эпстайн, когда привел друзей и коллег посмотреть на битлов? Сможет ли он быть менеджером? Он не был уверен. На решение ушел месяц. Он всех расспрашивал о том, что должен делать менеджер — и как именно он должен это делать. Спросил он и Аллана Уильямса. Тот за словом в карман не полез. «По мне, Брайан, не трогайте их даже чертовым багром! Beatles кинули меня, они и вас кинут!»

Брайан слушал, кивал, но все время возвращался в «Кэверн». Он не просто влюбился в Beatles. Он хотел обладать их безрассудством, их радостью, восторгом, с которым они играли, их наплевательским и дерзким общением с поклонниками и их высокомерной уверенностью в том, что они — очень особенная группа.

В конце месяца он решился и пригласил группу на встречу в свой кабинет над магазином. По какой-то причине Beatles, возможно пьяные после целого дня в баре «Грейпс», безнадежно тупили, и никто так ничего и не решил. Но Брайан упорствовал. Он назначил еще одну встречу, 3 декабря, и разгневался, когда Пол не появился. Где он пропал? Что? Ванну принимает?

— Это недостойное поведение. Он же придет очень поздно! — недовольно сказал он.

— Да, поздно, — кивнул невозмутимый Джордж. — Но он придет очень чистым.

Наконец Пол действительно пришел, и Брайан нервно сделал первый шаг, открыто признавшись, что он новичок в управлении, на что, по его словам, Beatles весело ответили: взаимно. Его поразило, что они делят заработок в пятнадцать фунтов за выступление на четверых, и он пообещал им больше. Их поразило, когда он сказал, что как менеджер хочет получать четверть дохода. Это было много — но он так настаивал, что они согласились. Их волновала только музыка. Будет ли он указывать им, что играть? Нет, ответил он, не будет. Но если хотят на телевидение, поведение на сцене придется подчистить. Иными словами, никакой еды, жевания резинки, курения, брани со сцены — и никаких шуточных перепалок с первыми рядами! Потому что на последних никто ничего не слышит, и люди чувствуют себя обделенными…

Позже Джон рассказывал так: «Брайан пытался обелить наш образ. Мы видели в нем эксперта… Черт! У нас был выбор: либо наконец чего-то добиться вместе с ним, либо продолжать жрать курицу на сцене. Мы уважали его взгляды».