Быть Лолитой

– Это их простыни, – он объяснил, что это на самом деле не его дом, а его родителей. Прошлой ночью мы занимались сексом в кровати его родителей. Они переехали во Флориду и оставили дом ему. Так что дом его, без сомнений, но он не может портить вещи и их роскошные простыни, не может выбрасывать на ветер пятьдесят баксов ради новой простыни каждый раз, когда мы трахаемся, так что ты, Элиссон, должна что-то придумать, но все это нелепо потому, что это вообще за секс? Он напомнил о размере своего члена, что тот, должно быть, куда больше, чем у других, и поэтому у меня шла кровь.

– Да, конечно, ага, – я обняла его, пытаясь утихомирить его злость. – Все позади, – уткнулась носом в его руку. Хлопала ресницами, извинялась и извинялась, пока извинения не превратились в поцелуи, и мы снова не занялись сексом прямо там, в гостиной его родителей, мне опять было больно во время всего процесса, так сильно, что я стонала, но не сказала ему остановиться, поэтому позже убеждала себя, что это моя вина, что он не прекратил. А когда все закончилось, снова появилась кровь. Я не хотела просить его быть нежнее, потому что не хотела, чтобы он подумал, что я ребенок, который не знает, что и как делать для моего же блага. Считала, что он учит меня тому, что я уже должна была знать о сексе, о своем теле и о мужском теле. Без понимания того, каким должен быть настоящий, правильный секс, я решила, что то, что происходит между мной и учителем, боль и ложь про боль, это именно то, каким секс должен быть, что все в порядке, потому что на этот раз он подложил под меня полотенце.

А потом, когда он готовил блинчики, а я надела одну из его футболок и шорты, он заставил меня составить список, перечень тех трех пенисов согласно размеру относительно его собственного, где он на первом месте.

Так что, заверяю тебя, дорогой читатель, он вовсе не сорвал мой цветок.

2

Тем летом он сказал мне, что я не могу больше писать. Я сделала заметку в своем дневнике: «Утро пятницы, 28 июня, мне нельзя писать. Он сказал, я не могу, ни за что, совсем».

– Это слишком опасно, Эли, – он говорил мне, что с этого момента будет хранить все в своем доме, иначе мои родители могут случайно узнать.

Он сказал мне это утром, когда солнечный свет освещал его зеленые глаза. В школе я никогда не видела его глаза так близко. Глаза с вкраплениями золотого и всеми оттенками зеленого, какие я только могу представить. Зеленые, как страстное желание. Он поправил прядь моих волос за ухом, его голос звучал едва ли громче шепота, хотя мы были в доме одни. Привычка, с которой он разговаривал со мной в коридорах, в классах; именно таким голосом, который всегда закрадывался в мои мысли, он говорил, когда сообщал что-то важное. Что-то личное.

Однако на этот раз я вслух посмеялась над ним – резко села на кровати, и мой раскрытый рот мелькнул мимо его руки. Не могла перестать смеяться. Это ведь просто неслыханно. Теперь я официально окончила школу, мне официально восемнадцать, зачем родителям внезапно начинать читать мой дневник? Искать вообще какие-то тайны в моей жизни?

Он не видел ничего смешного.

Встал с кровати и натянул трусы, резинка ударила по его мягкому, волосатому животику. Мне его живот казался милым, как, в каком-то странном смысле, уязвимость.

– Ты не понимаешь! – кричал он на стену, повернувшись ко мне спиной. – Не видишь, чем я рискую ради тебя? Неужели не можешь хотя бы на секундочку подумать о ком-то, кроме себя? Это не какая-то гребаная шутка.

Не помню, когда последний раз смеялась так сильно, что на глазах выступили слезы, но я позвала его обратно в кровать. Протянула руку, зная, что мои волосы рассыпались по плечам, едва прикрывая грудь. Знала, что ему нравится, когда я так выгляжу.

Не сработало. Он провел рукой по волосам и ушел, я слышала, как он швыряет вещи в соседней комнате. Надела одну из его футболок, натянула трусики и босиком покралась за ним.

Слушала, как он объясняет: новые правила. Теперь мы должны быть даже осторожнее. Раньше, если кто-то видел нас вместе, всегда можно было объяснить это тем, что он «помогает мне с монологом» или «редактирует стихотворение», а теперь у нас нет причин быть вместе. Кроме очевидной. Учитель трахает свою ученицу всего несколько часов спустя после выпускного.

– Пусть все останется в тайне, пусть все останется между нами, – закончил он. Я кивала, попивая кофе из его кружки.

Но даже так следующим утром, прежде чем он проснулся, я вытащила дневник из своего рюкзака и написала эти строчки: «Мне нельзя писать». Я настолько увлеклась, рассматривая небо за окном, сидя на кровати, что до сих пор не верила в то, что все это происходит со мной и как мне могло так повезти. Посмотрела на него и написала последнюю строчку: «Хочу, чтобы все было хорошо. Хочу, чтобы он сейчас проснулся», – все еще надеясь, что однажды он все это прочитает. Я ждала свою историю любви, как в книгах, ту, которую мне обещали в том году в школе.

3