Быть Лолитой

Спустя несколько недель я хотела, чтобы ничего этого не было. Хотела, чтобы все это никогда не случалось со мной. Я убрала кольцо в ту же коробку, где хранила все письма Ника, вещи, которые остались у меня со школьных времен, и вещи, которые я забрала – его галстук, несколько школьных записок, которые сохранила, не сказав ему, справки о прогулах уроков – и засунула под кровать. Однако «Лолита» осталась на книжной полке. Я ее ненавидела. Недостаточно было просто спрятать ее, я хотела, чтобы книга исчезла. Хотела ее сжечь.

Было поздно, шел снег. Несмотря на то что уже стоял март, снег не таял, все-таки это север Нью-Йорка. Я натянула куртку поверх пижамы и надела ботинки. Не подходящее время, но как только идея зародилась, я не могла от нее отделаться. Достала спички из ящика в столе, спички, которые забыл Ник, которыми зажигал свои сигареты, и вышла в темноту. Знала, что нужно уйти подальше к лесу за общежитием, чтобы никто не увидел и не вызвал охрану. Все светилось под луной. Рукавицами держала книгу, спички в кармане. Нашла подходящее место, нагнулась и разгребла снег, чтобы положить «Лолиту», чтобы огонь сожрал бумагу.

Я представляла, как книга вспыхнет, как страницы будут танцевать, превращаясь в пепел, как огонь освободит меня от учителя и избавит от всей моей лжи. Это будет очищающий огонь, как в легендах, который призывали ведьмы, чтобы разрушить чары – обложка и слова «Лолита»/«Набоков» развеются черным дымом, и мое сердце станет свободным. Идеальный конец.

Но книга медленно тлела. Я больше разгребла снег, убирая его подальше, пока языки пламени лизали страницы, но земля была слишком холодной и промерзшей, лед лишь продолжал плавиться вокруг, не сдаваясь перед огнем. Жалкая, мертвая «Лолита» лежала на земле.

Я стояла в пижаме и куртке посреди ночи и наблюдала, слишком устав, чтобы ощущать какой-то огонь внутри себя. Просто хотела, чтобы все получилось. Хотела, чтобы конец стал драматичным, как все наши отношения – разве есть способ лучше, чтобы показать литературным богам, что меня больше не интересует искусственная пьеса «Писатель-учитель-любовник», чем сжечь книгу, с помощью которой он меня изначально соблазнил? Обратить в пепел ту самую книгу, которая должна была отражать «нас».

Кажется, всему, о чем я мечтала, не суждено было сбыться. Я наступила на книгу, закидав снегом покореженные от пламени углы. Еще одно поражение. Как и у нас. Даже как у Лолиты с Гумбертом, ведь она не выжила в конце романа, да и он в конце умирает. Всем нам пришел конец: Гумберту, Лолите, Нику и мне.

Я отправилась обратно к общежитию, огни фонарей отражались от сугробов вокруг. Постоянно оборачивалась, надеясь, что книга загорится сама каким-то магическим способом, и это станет знаком, что на все есть причина, что во всем этом был какой-то смысл. Все чувства, которые я испытывала к книге, растворились вместе с чувствами к Нику, мистеру Норту, моему учителю. Какая банальная, глупая история. Даже неинтересно. Мальчик встречает девочку, девочка соблазняет мальчика, они убегают, и все умирают в конце. У дерева я снова обернулась. Лишь тьма. И тогда я задумалась: что бы случилось с Лолитой, если бы она выжила?

Часть 3 Вскрытие

1

Спустя год «Лолита» разбила мне сердце. Я теперь уже училась на втором курсе, но все еще терялась в мыслях о разрыве с учителем. Мои друзья пытались меня поддерживать, но не понимали, почему я грущу. «Он был парнем из твоей школы. Что в этом особенного?» Ни Том, ни девочки, которых я считала своими самыми близкими друзьями, не знали правду.

Той весной я записалась на курс «Психоанализа в литературе», как часть моей двойной специальности «Английский/Писательское мастерство». Курс вел мой любимый профессор, та самая, над которой год назад посмеялся Ник. Пока шли занятия, отношения с Ником продолжали резонировать в моем мире, хотя и были давно позади, и шум этого эхо мешал мне учиться и концентрироваться. Затем нам дали читать «Лолиту». Я пропустила книгу, так как читала ее раньше, по крайней мере, большую часть, и отправилась на занятие, чувствуя себя готовой обсуждать провокационное произведение, метафоры о бабочках и заманчивость запретной любви.

Профессор Калдвелл начала занятие, написав на доске: «Кто кого соблазняет?» На ней были черная футболка и джинсы, одежда более повседневная, чем у всех моих школьных учителей. Я молчала, хотя и знала ответ. «Лолита, конечно. Гумберт не мог описать очевиднее. То есть он ведь говорит об этом прямо и несколько раз. Если, конечно, профессор не имеет в виду Набокова, соблазняющего своими словами читателя?» Я ждала подходящий момент, чтобы поднять руку. Уже заучила ответ. Даже ничего не записывала. Однако беседа ушла в другое русло.

Я помню тот момент, когда мой профессор назвала Гумберта Гумберта «ненадежным рассказчиком». Фраза разнеслась эхом по моим мыслям. Я записала ее на странице своей разлинованной тетради. Подчеркнула. Затем обвела. Чувствовала, как выпрямилась моя спина и что-то неосязаемое прокралось по позвоночнику.