Быть мужчиной

Когда я пришла домой, Виктор стоял в кухне посреди кучи пакетов. Он купил еды больше, чем мы обычно съедаем за месяц, и теперь пытался ее куда-то рассовать в нашей крошечной кухне. Увидев, что я стою в дверях, он поставил банку арахисовой пасты, которую как раз пытался втиснуть между банками с супом, пробрался между пакетами и крепко меня обнял. Обычно, когда я прихожу домой, Виктор выглядывает из-за какой-нибудь книжки о менестрелях и едва приподнимает бровь. Не то чтобы он не рад был меня видеть — он просто предпочитает меня приветствовать в своем ритме. Викторов как будто двое, и между интеллектуалом Виктором, который постоянно критикует подавление конфликтов, и тем Виктором, который растирает мне пальцы ног, когда я замерзла, словно существует мощное силовое поле. Каждый день он пробивается ко мне через это поле, словно супергерой, которому нужно пройти трансформацию, чтобы вернуться в обычную жизнь.

— Привет, — сказала я, уткнувшись в его фланелевую рубашку.

— Я беспокоился, — сказал Виктор. — Я пытался дозвониться тебе в музей, чтобы ты пришла домой пораньше.

— А почему? Были еще какие-то новости? Что ж ты мне на мобильный не позвонил?

Телефон у меня появился через месяц после 11 сентября, на этом настоял мой отец. Но звонили по нему только отец с матерью. Виктор пока не принял концепцию «до человека в любой момент можно дозвониться».

— Нет. Теперь они объясняют, как герметизировать окна скотчем, но зачем, не говорят. Я сходил в супермаркет.

Мы оба оглядели кухню, посмотрели на пакеты абрикосов и груш, на сыр, завернутый в оберточную бумагу, буханки хлеба, шоколадные батончики, упаковки мороженого, мясные нарезки и приправы, пластиковые корытца с соусами и намазками.

— Вижу.

— Люди разбирали все. Я схватил что смог, — сказал Виктор. — Приготовлю тебе ужин, — добавил он, прихватив губами мочку моего уха.

Виктор прекрасно готовит, и за десять минут, которые ушли у меня на то, чтобы переодеться в домашние штаны и устроиться на тахте перед телевизором, квартира успела наполниться аппетитным запахом чего-то, что булькало на плите. Я смотрела на мелькающие в новостях кадры опустошенных полок супермаркетов и людей, стоявших на улице в очередях в центры выдачи противогазов, а потом на экране появилась светлокудрая маленькая девочка с сопливым носом, которая пыталась натянуть на себя противогаз. Оторвавшись от телевизора, я заметила в окне собственное отражение, уютно устроившееся под одеялом, словно ребенок перед ураганом, и поняла, что ощущаю счастливое предвкушение. Снаружи было холодно и темно, но внутри все заливал желтый свет ламп, и, ожидая, пока Виктор позовет меня ужинать, я испытала то же самое удовольствие, ради которого в детстве придумывала игры, где главной задачей было выживание.

Виктор, наверное, чувствовал то же самое, потому что, несмотря на мрачность и неясность новостей и угрожавшую нам в будущем нехватку еды, приготовил он настоящий пир. Мы ели как японцы, усевшись на подушках по сторонам кофейного столика, а телевизору у нас за спиной уменьшили громкость. На ужин была утка с абрикосами и малиной и салат с гранатовыми зернышками. Виктор выключил свет, зажег свечи и открыл бутылку вина из того региона Лангедока, откуда происходит его семья. Я рассказала ему, как обстоят дела в центре выдачи противогазов. Он перестал есть и уставился на меня так, как делал это, когда я была студенткой, сидела у него в офисе и чесала голые коленки. Прямо посреди предложения он перегнулся через уголок стола и поцеловал меня. Язык его оказался у меня во рту; он сунул руку мне в лифчик. Когда я прижала ладонь к твердой выпуклости на его джинсах, он застонал и перекатился на меня. Виктор расстегнул свой ремень, я резко вздохнула, когда он стянул с меня штаны и я почувствовала его животом, почувствовала, как в позвоночнике что-то щелкнуло и оказалось, что я лежу спиной на полу.

Десерт мы ели все мокрые от пота и раскрасневшиеся. Давно мы ничего подобного не делали. Виктор, конечно, интересовался средневековой страстностью и доказывал необходимость конфликтов и трений, но даже ему пришлось бы признать, что наши отношения ближе к среднему уровню стабильности, который он так не одобрял. Мы жили вместе уже пять лет, и наши дни и ночи обрели определенный привычный порядок, который задавали мое расписание работы в музее, Виктора — в университете, да еще огромное безмолвное пространство часов, проводимых Виктором за работой у себя в кабинете.