Быть собой: новая теория сознания

Столетиями Великая цепь бытия (или Scala Naturae, «лестница природы») служила, особенно в Европе, устойчивым шаблоном, по которому человек определял свое место в мире, а также свою ценность по сравнению с другими людьми (короли в Цепи располагаются выше крестьян). Затем, в XVII в., Рене Декарт упразднил ряд ступеней этой лестницы, разделив мир на две модели существования — res cogitans («вещь мыслящую», разум) и res extensa («вещь протяженную», материю).

Это резкое упрощение пестрой картины мира, оставлявшее ей всего две краски, повлекло за собой множество новых проблем. В том числе и метафизическую проблему того, как эти две категории должны взаимодействовать, и с тех пор этот вопрос так или иначе, к добру или к худу (чаще к худу), задавал рамки исследований сознания. Кроме того, нарушился и тот филигранно выстроенный порядок, от которого зависела политическая и религиозная власть. Если у животных имеются элементы res cogitans, любые признаки разума, что помешает им точно так же, как людям, притязать на духовное? И любые попытки копаться в душе рассудочными инструментами, как вроде бы предлагал Декарт, несомненно, раздражали могущественную католическую церковь[223].

Декарт всегда осторожничал с церковью, вплоть до того, что в третьей и пятой главах своих «Размышлений о первой философии» пытался доказать существование всемилостивого Бога[224]. Что же до животных помимо человека, часто утверждается, будто Декарт полностью отказывал им в наличии сознания. Но, хотя наверняка сказать мы не можем, не факт, что он действительно так считал[225]. Основной постулат Декарта, касающийся животных, состоял в том, что у них нет души, а значит, и всего разумного, духовного и сознательного, что к ней прилагается. Историк Уоллес Шагг резюмировал его взгляды на этот вопрос так:

Тело как человека, так и зверя <…> не более чем машина, которая дышит, переваривает, воспринимает и движется за счет определенного устройства ее частей. Но только у человека движения тела управляются разумом так, что он готов к любым случайностям; только человек выказывает признаки наличия у него разума, владея подлинной речью. Без разума, управляющего движениями тела или восприятием чувств, животных следует считать бездумными, бесчувственными машинами, которые движутся как часовой механизм[226].

С этой точки зрения свойства живых существ, связанные с плотью и кровью, то есть их природа как живых организмов, не имеют ровным счетом никакого отношения к наличию разума, сознания или души (чем бы она ни была). Животных (помимо человека) лучше всего считать bêtes-machines — то есть животными-машинами. В картезианской картине мира разум и жизнь так же отделены друг от друга, как res cogitans и res extensa.

Подчеркивая особенное положение человека, Декарт задабривал своих потенциальных преследователей, и ему это удалось, однако философия в результате вступила на скользкий путь. Если животные — это машины, а человек тоже животное (как-никак он явно создан из той же плоти, крови, жил и костей), значит, способности разума и сознания тоже должны объясняться в механистических и физиологических терминах?

Французский философ Жюльен Офре де Ламетри, писавший в середине XVIII в., именно так все и представлял. Он распространил довод Декарта о животных-машинах на человека, доказывая, что человек тоже машина — l'homme machine[227], отрицая тем самым особое нематериальное положение души и ставя под вопрос существование Бога. Ламетри был не из тех, кто станет смягчать доводы в угоду религиозным властям, поэтому жизнь его, в отличие от Декарта, очень быстро осложнилась. В 1748 г. он был вынужден бежать из приютивших его Нидерландов в Берлин, ко двору прусского короля Фридриха, где три года спустя философ скончался, переев паштета.

Если Декарт считал разум и жизнь независимыми друг от друга, то Ламетри усматривал между ними тесную связь, полагая, что разум можно расценивать как свойство жизни. Полемика о том, существует ли расхождение между жизнью и разумом в основополагающих механизмах и принципах, не утихает по сей день[228].