Быть собой (СИ)

Гарри прошел вглубь комнаты и остановился перед коллажем, занимающем стену над кроватью. Время сделало газетные вырезки ломкими и хрупкими, четкие печатные буквы потускнели, но заголовки были различимы. Подборка оказалась посвящена Тому Риддлу – самые ранние заметки датированы годом поступления в Хогвартс Сириуса – не тогда ли его младший брат загорелся мыслью стать достойным представителем рода Блэков?

Гобелен, висящий над коллажем, побурел – герб Блэков, вышитый на нем, почти скрылся под голубовато-зеленым плесневым ковром. Гарри выдвинул ящики стола, спугнув одинокого докси, открыл платяной шкаф, где висели пустые вешалки. Белье, украшенное пожелтевшим от временем кружевом, было разорвано по швам, парадные мантии – комом свалены в нижнем ящике. Вещи присыпаны была мелкой как мука травяной трухой из ароматического мешочка и шариками против моли. Пахло затхлостью и мышами.

Матрас просел, когда Гарри с ногами забрался на кровать, чтобы рассмотреть коллаж поближе. До горки подушек, обросших мшистого цвета губкой, благоразумно не дотрагивался – любая вещь могла быть проклятым артефактом с вековой историей. Мантию, душащую всех, кроме хозяина, Гарри не забыл.

Прочел вырезки внимательней, обращая внимание на пометки карандашом: Регулус подчеркивал приглянувшиеся высказывания, делал на полях краткие комментарии или ставил вопросительные знаки, если встречал утверждения спорные или двусмысленные – Сириус говорил, что дотошность, доходящая до въедливости, была отличительной чертой его брата. Вдумчивый анализ и не лишенные юмора замечания о политической ситуации в стране перемежались хвалебными восклицаниями в адрес Волдеморта – Регулус использовал инициалы «Т. Л.» – догадаться, о ком речь, нетрудно.

Еще один чистокровный фанатик Гарри был безынтересен – на подобных насмотрелся в Отделе Тайн. Преклоняющиеся перед Волдемортом, верящие в его абсурдные утверждения о ничтожности маглов, они были столь же отвратительны, сколь и безумны.

Гарри спрыгнул с кровати, лег на живот и заглянул под нее – он был чернее вылезшего из камина трубочиста, заботиться о чистоте мантии поздно. Что-то маленькое и темное прошмыгнуло мимо, прошуршало мягкими лапами, и Гарри, отшатнувшись, с размаху сел на задницу. Ошалело помотал головой, а потом рассмеялся – гулко и странно прозвучал смех в нежилой комнате. Отсмеявшись, поднялся, размазывая по лицу грязь; фыркая в ладонь, когда клубы пыли, поднявшиеся от движения, щекотали нос.

Мысль, навязчиво, как прилипшая к подошве ботинка жвачка, волнующая его, обрела форму. Половица, на которую Гарри опирался, когда появилась мышь, не скрипела. Вернулся к подозрительной доске и, используя подсвечник в качестве рычага, поддел ее – памятен был схожий тайник во второй спальне Дадли. Пространство под половицей размером было никак не больше альбома с колдографиями родителей. Гарри, посветив «Люмосом», обнаружил, что тайник не пустует – в шкатулке с вырезанными на крышке ониксовыми гадюками оказались изрядно подточенные грызунами и размокшие письма. Гарри порезался, когда открывал замок, так и не поняв, обо что – выступающих острых частей в шкатулке не было. Сунул в рот палец – по неистребимой детской привычке, – и вернулся к содержимому.

Плесени не было… и на ощупь бумага казалась сухой. Неужели неприглядный вид призван был отпугивать любопытствующих? Но кому бы пришло в голову заходить в комнату Регулуса? При его жизни – разве что матери. А та не выглядела человеком, готовым терпеть кучу мокрых тайн в собственном доме.

Гарри развязал гофрированную синию ленту, разгладил верхнее письмо. Чернила местами размыло, следы от мышиных зубов сделали плотный пергамент ажурным кружевом.

«… Изымать детей-волшебников из магловских семей?»

«… привносят разброд и сумятицу…»

«… ограниченные, скудные познания о мире волшебников… кое-кто считает, что магическое сообщество вырождается – и у него все больше сторонников…»

Письма, как вскоре уяснил он, принадлежали двум разным людям. В неверном свете магического огня можно было разобрать изобилующий завитками почерк Регулуса и плавные обводы букв в письмах адресата. Имена не назывались, тон писем был нарочито обезличенный – словно собеседники боялись, что переписка попадет не в те руки. Ничего важного или крамольного, впрочем, не сообщалось – беседы друзей, вынужденных коротать лето вдали друг от друга. Сквозила меж строк и некая обреченность и присутствующая неуловимая общая тайна – Гарри допускал, что от удара его тянет увидеть несуществующее.

Теория, что неведомый друг Регулуса – подруга, была хлипкой как карточный домик под порывом ветра, но на первое время годилась и она. Мужчины не перевязывают лентами послания друзей.