Быть собой (СИ)

Снова прошептал «Импервиус» – недолговечное действие заклинания было удручающе предсказуемым. Вот Гермиона… Метлу крутанул встречный поток и Гарри опомнился. Нельзя о Гермионе думать, только не сейчас, ей в темнице куда страшнее, и горше, и безнадежнее. При мысли о Лестрейнджах застилала все пелена бешенства.

Малфой дернулся, когда миниатюрное солнце зажглось у правого кольца Слизерина. Быстро глянул в сторону Гарри и направил метлу к кольцам, Гарри устремился следом, не отводя взгляда от снитча, чьи сверкающие крылья трепетали быстро, как у колибри.

Мелкая взвесь холодными каплями оседала на лице и волосах, жемчужной паутиной искрилась на мантии. Посвист колючего западного ветра был тише разговора вполголоса. Малфой вдруг затормозил, точно уперся в щит, а Гарри, напротив, прибавил ходу.

Золоченый шарик метнулся вбок, закружил как юла, а потом бросился за пределы поля. Гарри полетел за ним – теперь песня ветра в ушах звучала мелодично, и сердце тоже пело, и выяснять причину странного поведения Малфоя не осталось ни времени, ни стремления.

Трибуны мелькнули и пропали, десятки лиц, обращенные вверх, слились в пестрое полотно. Гарри протянул руку к снитчу – неповоротливому как воздушный шар, полный воды. Пальцы сомкнулись вокруг снитча. Он с шелестом раскрылся.

Что-то едкое, ледяное как дыхание дементора, обожгло правую руку. Сковывающее онемение распространялось по запястью, ползло по локтю змеей, обвивало предплечье. Кожа слезала пластами, обнажая красноту мяса – от запаха убоины замутило. Гарри стряхнул снитч как ядовитую гадину – тот упал на землю и затерялся в росистой траве, – поднес сочащуюся кровью и сукровицей ладонь к глазам.

Больно не было. Гарри повернул метлу к трибунам, но тут серое небо обрушилось на него, и земля рванулась навстречу.

5

Полог над кроватью был зеленым. И с него капала вода – капли срывались на плохо вымытый пол и стекались к центру комнаты, оставляя грязные дорожки.

Гарри сел – комната крутанулась вокруг оси, стены с поблекшими винтажными обоями накренились, – и потянулся за очками. Заколоченное окно и лампа на витой ножке, да вышитый на изумрудном бархате вензель, дали понять, что Гарри находится в доме номер двенадцать на площади Гриммо. Там, куда меньше всего хотелось возвращаться, где широкие ступени помнили звук шагов Сириуса, а почерневшие лестничные балясины – его прикосновения, где в бывшей спальне Вальбурги Блэк пахло мокрой шерстью.

Гарри вмазал кулаком по столбику кровати – замысловатой колонне, оплетенной вырезанной из дуба виноградной лозой, и поднялся. Правой руки, забинтованной до плеча, он не чувствовал, но не усмотрел в этом ничего странного – действие анестезирующих зелий нередко продолжалось несколько часов. Оставалось неясным, почему он здесь, а не в лазарете Хогвартса. Вопрос «что случилось на квиддичном поле» благоразумно решил отложить.

Гарри закрылся в ванной и долго стоял под душем – вода смывала сонливость, притупляла въевшуюся в кости усталость, притушала апатию и безразличие, которые навалились с новой силой после исчезновения Гермионы. После душа отправился вниз по лестнице - мимо комнаты на третьем этаже, занимаемой Джинни – тут уж Гарри не удержался и заглянул. Комната носила отпечаток бунтарского характера владелицы и изобретательности ее старших братьев – тумба, приклеенная заклинанием, висела на потолке, а дырявый сундук парил над кроватью, медленно вращаясь. Гарри спустился еще на полпролета, прислушался, в надежде различить гул голосов из гостиной, и уловил постукиванье в каморке Кричера.

В дверях кухни налетел цветастый вихрь – миссис Уизли прижала Гарри к широкой груди, стиснув в не по-женски крепком объятьи, подтолкнула к столу, и надавила на плечи, побуждая сесть. Накладывая суп, она умудрялась одновременно причитать о том, как Гарри похудел, сокрушаться о его травме, упрекать в неосторожности и поносить создателей квиддича, которые терпеть не могли людей, раз изобрели столь опасную игру. Гарри, ошеломленный красноречием, дождался, пока она возьмет паузу, чтобы вздохнуть, и вставил:

– Все нормально, я ведь жив.

Новая порция сентенций, нравоучений и ахов обрушилась на него, и не в силах прервать этот поток, сметающий на пути все возражения – даже неозвученные, Гарри послушно взял ложку. Он совсем не ощущал себя рождественским поросенком – тарелка, напоминавшая более всего неглубокий таз, была полна до краев.

Гарри заставил себя проглотить немного супа. Есть левой рукой было удивительно неудобно.

– А где Рон, Джинни и остальные? – спросил Гарри, когда миссис Уизли поставила перед ним поднос, укрытый дымкой консервирующих чар.

Миссис Уизли всплеснула руками.

– Ты ведь ничего не знаешь, – сказала она с мягкой укоризной, и Гари не нашел в себе уверенности оспорить. – Джинни рвалась сюда, я ее не пустила – тебе нужен покой, а за ней непременно последовал бы Рон. Скоро каникулы – вот пусть и приезжают.

– Но почему я здесь, а не в Хогвартсе?

Миссис Уизли села на стул и затеребила край вышитого веселыми желтыми подсолнухами передника.