Несоизмеримость текущих реалий времени с теми, которые как будто бы больше не отсчитываются, хотя формально и могут быть отсчитаны в том смысле, в котором можно сказать, что это яблоко зреет уже полчаса, указывает на свёрнутость этих измерений, их локализацию в некоторых потаённых горизонтах психики. Аналогия с теорией суперструн может быть продолжена. Так, если квантовая механика не располагает зондами для исследования «глубин микромира», параметры которых заданы в диапазоне так называемой планковской длины (то есть экспериментатору не добраться до крошечных свёртков пространства), то феноменология для доступного ей хронопоэзиса таким зондом в принципе располагает. При отлаженной интроспекции мы можем застать детство, какое оно сейчас, можем различить «уже-старость», свёрнутую в конвертик, а также и другие свернутые возрастные размерности, которым, возможно, так и не суждено развернуться. Правда, это апофатический зонд, и его датчики выдают неопределенность, состояния повышенной странности и необычности, ведь это для
Другая аналогия. Всё большие куски пространства являются «гладкими», развернутые измерения, так сказать, не мешают друг другу простираться. Но если опуститься до микромасштаба, туда, где действуют квантовые эффекты, гладь сменяется шквалом, пространство становится неоднородным, раздёрганным, а его мерность – крайне неопределенной. Микромасштаб времени даёт отчасти сходную картину: в отличие от широкого течения реки Гераклита, реки времени, которая несёт (или омывает) все человекоразмерное сущее120, здесь властвуют вихри, буруны и, наоборот, тихие стоячие заводи. То есть возраст – это как бы большое устойчивое время с собственной имманентной размерностью, а микромасштаб того или иного конкретного дня может дать вполне фантастические спецэффекты, они тоже аннигилируются в рамках возраста. Как бы там ни было, но тезис Делёза-Гваттари «каждому по собственному многообразию полов»121 следует дополнить: каждому – максимально возможную полноту возрастов.
Но наши нынешние возможности не соответствуют фантастике сверхдальних экстраполяций. Как вам нравится, например, вот такой проект: на уровне орбиты Юпитера мы соорудим гигантскую сферу вокруг Солнца и начнем её изнутри заселять. – Представляете, сколько свободного места! Но, конечно, это только начало…122 Эта ценностная установка на бесконечное линейное расширение присутствует не только у К. Э. Циолковского, но прослеживается в русском космизме в целом, скажем, у В. И. Вернадского, у Н.Ф. Федорова. В конце концов этот аксиологический принцип приводит к тому, что настоящее и тем более прошлое теряет цену перед будущим. Всё более и более руководствуясь этой стратагемой, мы вступаем с мир одноразовости и временности веще́й настоящего, людей настоящего и идей настоящего. Здесь нам следовало бы воскликнуть вместе с Генри Фордом: «История – это чепуха», потому что «всё можно сделать лучше».