Возвращаясь к вопросу правильности и полноты понимания самим Хайдеггером обоих родов бытия, можно добавить следующее. Конечно же, кроме колоссальной эрудиции Хайдеггер обладал мощной интуицией и гениальной способностью ее выражать. Но за каждой интуицией должно следовать раскрытие ее смысла и содержания. А вот это может произойти только в том случае, если наши интуиции сочетаются с инсайтами в виде озарений, тех озарений, которые «видят» уже конкретное, – а не расплывчатое, – смысловое содержание интуиции.
Симптоматично то, что у Хайдеггера, по сути дела, не встречаются тексты об идее, ее смысле и ее возникновении, как и не встречаются тексты о самой новизне и ее возникновении. Но мы не можем отрицать того, что у него имеются тексты, в которых говорится об отдельных этапах креативного мышления. Но они представляют собой отдельные, не систематизированные, порой достаточно туманные высказывания, разбросанные в отдельных работах, созданных в разное время. Вот, например, как он, по нашему мнению, характеризует
«Только тогда, когда этот занятой, без конца надоедающий своими «логично» и «нелогично», но все-таки «нормальный» разум замрет, быть может, в дело вступит нечто иное, а именно глубинное, существенное мышление, причем вступит так, что замерзший разум больше не станет вмешиваться со своим мстительным и жадным до скорых побед многознайством»37.
А вот каким образом он в статье «Тезис Канта о бытии» (1962 г.) характеризует то, что нами названо
«Характеристика мышления как рефлексии рефлексии дает нам один, правда, лишь приблизительный, чтобы не сказать обманчивый, намек. Мышление входит в игру двояким образом: сначала как рефлексия, потом как рефлексия рефлексии. Только что все это значит?
Если принять, что характеристики мышления как рефлексии достаточно, чтобы очертить его отношение к бытию, то это значит: мышление задает в качестве простого полагания горизонт, на котором можно заметить такие вещи, как положенность, предметность. Мышление функционирует как задание горизонта для истолкования бытия с его модальностями как полагания.
Мышление как рефлексия рефлексии, напротив, подразумевает прием, которым словно инструментом и орудием, через который истолковывается увиденное в горизонте полагания бытие. Мышление как рефлексия означает горизонт, мышление как рефлексия рефлексии означает орудие истолкования бытия сущего. В ведущей рубрике «бытие и мышление» мышление в показанном сущностном смысле оказывается неизменно двузначным, и это – сплошь через всю историю европейской мысли»38.
Из этого текста мы видим, насколько смутным и достаточно неопределенным представляется автору, как рефлексия, так и рефлексия рефлексии. Двузначность рефлексии не только в том, что первая из них «задает … горизонт, на котором можно заметить … положенность, предметность», тогда как вторая «означает орудие истолкования бытия сущего», но и в том, что первая (