Бытовое насилие в истории российской повседневности (XI-XXI вв.)

Оценить уровень и размах супружеского насилия в XVIII в. невозможно вне нескольких накладывающихся друг на друга контекстов: общего уровня насилия, в том числе межличностного, в обществе; гендерного порядка; восприятия нормативных концептов поведения; общественных стратегий выживания. Однако все они так или иначе функционируют внутри общей рамки взаимоотношений власти. Многочисленные попытки специалистов объяснить супружеское — и шире — домашнее насилие такими факторами, как ситуативность, злоупотребление алкоголем, общим невежеством (отсутствием образования), канализацией детских фрустраций, социально-экономическими факторами (бедностью, безработицей и т. д.), постоянно оказываются неудачными. Супружеское насилие остается весьма распространенным в российском обществе явлением и составляет и сейчас серьезную проблему для уголовной и государственной политики.[373] То, что уровень супружеского насилия не снижается, заставляет задуматься над релевантностью контекстных теорий: внешние проявления супружеского насилия могут меняться (беглых жен не объявляют в розыск в современной России), однако по своей сути формы и виды супружеского насилия остаются прежними, физическое насилие среди них занимает ведущее место.

Европейские историки считают, что супружеское насилие в раннее Новое время было делом гораздо более обычным, чем в наши дни. Историки, первыми начавшие изучать развитие семьи в этот период, такие, как Филипп Лрьес, Эдварт Шортер, Лоренс Стоун,[374] полагали, что европейской семье в этот период явно не хватало любви и по этой причине семейная жизнь характеризовалась высоким уровнем насилия. Как отметил Шортер, «на практике битье жен было повсеместным».[375] Историки 1980-х и 1990-х гг., в частности Алан Макфарлсйн и Линда Поллок, наоборот, не считали насилие нормой семейных отношений. На обширном источниковом материале личного характера они показывали, что супруги любили друг друга, своих детей, родителей, других членов семьи.[376] Джулиус Рафф отмечает увеличение количества дел о супружеском насилии в европейских судах во второй половине XVIII в., что подтверждают и наши данные (см. табл. 1 и 2). По его мнению, это не обязательно должно означать рост уровня супружеского насилия, но скорее показатель большего желания жертв насилия обращаться к внешним институтам власти за поддержкой.[377] Однако в чем причины увеличения количества обращений в суды? Связано ли это с большим вниманием к семейным проблемам со стороны общества и/или государства? С перераспределением юрисдикции между духовной и светской властью в оценке семейных отношений? Повышением уровня сознательности женщин относительно своей индивидуальности и гражданских прав? Или это результат эволюционирующих норм поведения в сторону процесса «цивилизации», как отметил бы Норберт Элиас?

Собранный и представленный нами материал позволяет сделать несколько важных выводов и поместить супружеское насилие в контекст развития общественных отношений. Супружеское насилие являлось частью жизни российской семьи в XVII-XVIII вв., но однозначно оценить, насколько оно было распространенным, достаточно сложно. Судебные дела дают нам лишь возможность реконструкции некоторых типов межличностного насилия в рамках семьи с очень специфической точки зрения государственного механизма регулирования общественных отношений. Очевидным, однако, является универсальный социальный характер супружеского насилия и одинаково универсальный характер применения физической силы, что, вероятно, связано с определенным типом маскулинности и приемлемостью использования физической силы для решения такого рода задач. Использование физических методов насилия государством, исключительная распространенность телесных наказаний, пытки и «пристрастные» дознания делали насилие явлением весьма обыденным и рутинным. Тем не менее это не означает, что насилие приемлемо. Судебные дела показывают, что женщины не считали физическое насилие нормальной практикой супружеских отношений и, даже если терпели побои, все же понимали их неприемлемость, что совершенно не противоречило признанию доминирующей власти мужа в семье. Высокая адаптивность стратегий сопротивления в сложившейся ситуации лишь доказывает нежелание женщин терпеть насилие в семье и быть его жертвой.