Бывшая

Что-то мне подсказывает, что я у Любы-Регинки не единственный член для радости.

— Ты это, давай. — Забираю стакан у секретарши и подсовываю несчастному муженьку. — Не расстраивайся, тебе это… — прочищаю горло, — ещё детей растить.

— Я в суд пойду!

— Не надо! — неожиданно активно спорю. — Это плохая идея.

— Почему?

— Потому что мать твоих детей никуда не денется, а от злости и обиды ты дров наломаешь, стыдно будет до конца жизни. Будешь смотреть, как они маму любят, как играют вместе, как на колени к ней прыгают, а ты её, как последний кусок дерьма, в суд таскал. Эту самую женщину, которая в муках тебе их родила и, если бы не она, у тебя бы детей вообще не было. Но ты же, блин, хотел доказать ей, что она не права, что театральный вуз — это не то, что ей нужно. А она ж тоже не пустое место, она ж не тряпка, она ж личность яркая, артистичная, ты ж блин её за это и полюбил, но… В суд не надо. За это тебе потом будет стыдно, — выдыхаю, закончив свою пламенную тираду.

— Какой театр? — Поднимает на меня непонимающий мутный взгляд. — Я этой шлюхе отомщу. Её за аморалку детей лишат.

— Говорю тебе, мужик, не вздумай, сам себя терзать будешь потом, дети не должны быть орудием мести и разборок между родителями.

— Она должна ответить!

— Сейчас ты в суд, а она потом с твоим братом в постель, думаешь, это приятно?

— С каким братом? У меня две сестры!

— Вот и береги своих сестёр, а лучше Любку возьми и куда-нибудь вместе слетайте. И пожёстче с ней, чем более равнодушным ты будешь казаться, тем больше шансов, что она налево бегать перестанет. Вот прям плюй на неё, отталкивай, соблазни, а потом не дай! Дверь в спальню закрой и пусть скребётся ногтями своими накладными. Детей к матери отправь, а ей романтический ужин. — Встаю, поднимаю его, поправляю на нём костюм. — И самца включи. Она тебя однажды выбрала. Значит снова захочет. — Разворачиваю его к выходу.

Что удивительно — кивнув, он уходит.

— Макар Романович, вам в садик пора! — Сталкиваясь с ним в проёме двери, секретарша оглядывается на странного посетителя.

— Спасибо, Лен, собираюсь.

И пока я складываю вещи и выключаю компьютер, мне на телефон падает сообщение:

«Прости, родной, больше не сможем увидеться, надеюсь, тебе не слишком больно»

Усмехнувшись, пишу ответ:

«Да нет, Люб, даже не парься. Всё нормально!»

Глава 22

Макар

Я едва успеваю к назначенному времени. И, собрав по дороге все пробки и светофоры, поднимаюсь на крыльцо детского сада в самый последний момент. Все родители уже в сборе и ждут начала торжественного выступления. Места мне не хватает, поэтому я решаю постоять в углу, возле окна. Но подошедшей ко мне директрисе это активно не нравится. Миниатюрная женщина с худенькими ножками и ручками только кажется милой, у неё грозный голос и пронзительный взгляд тигровой акулы. Она не оставляет мне выбора, на мгновение исчезает, будто уступая, а затем возвращается, держа в руках бежевый стульчик с розовой спинкой и вырезанным на ней сердечком. Смотрю на него скептически и, улыбнувшись, качаю головой, надеясь, что она отстанет.

Я, конечно, не депутат государственной думы, но некоторый вес имею. Да и вообще — это частный садик, за те деньги, что я перечисляю за двух дочерей, здесь должны вылизывать попу родителям. Но директриса лишь улыбается, настойчиво толкая в меня стульчиком. Не то, чтобы у меня очень здоровый зад, но даже он вряд ли гармонично впишется в этот трон, предназначенный для трёхлетнего малыша. Наш спор становится предметом всеобщего интереса. Уже никто ни с кем не разговаривает, только наблюдают, как мы пихаем стул то в одну, то в другую сторону.

— Ваша крупная фигура в углу, Макар Романович, будет пугать деток, и они забудут текст. Помните наш девиз? Всё только для малышей. Наша цель — счастливый малыш, — подмигнув, широко и наигранно улыбается.

— Давайте я вам уступлю! — Вскакивает с удобного, обитого кожей стула чья-то молодая мама.

На протяжении всего периода, проведенного моими детьми в этом садике, она активно со мной здоровалась.

Еще не хватало, чтобы женщина по моей милости на этом нап?рстке сидела. Ситуация усложняется пыхтящим неподалеку чужим папой. Он громко уговаривает жену сесть на место и не позориться. От этой картины становится неловко всем. Что сегодня за день такой?

— Всё хорошо. — Улыбнувшись, медленно опускаюсь на деревянное микроскопическое сиденье, стараясь не думать о загадочном хрусте под моей задницей.

Теперь я ниже всех, в двадцати сантиметрах от пола. И, несмотря на свой высокий рост, ощущаю себя ущербным. Чувство вполне узнаваемое, мне снова пять — сижу за столом с родителями, они уже не запихивают меня за детский столик, но до общего в гостиной я ещё не дорос и есть могу только с большой подушкой под попой.