Cага о Бельфлёрах

К великой гордости своего отца, молодой Сэмюэль Бельфлёр с отличием закончил Вест-Пойнт, а в возрасте двадцати шести лет получил звание старшего лейтенанта гвардии Чотоквы. Судя по фотографиям, он был обычным смазливым юношей с глубоко, по-бельфлёровски, посаженными глазами, аккуратными усиками и нижней челюстью, выдававшей в нем человека одновременно импульсивного и заносчивого, однако здесь он считался признанным первым красавцем северного края. Сэмюэль отличался удивительной грацией и самообладанием, не покидавшим его никогда — гарцевал ли он в полном обмундировании на своем жеребце Ироде (ремешок горностаевого шлема облегал его подбородок, а затянутая в белую перчатку рука покоилась на сабле); танцевал ли на роскошных балах, которые в пятидесятых годах так любили устраивать землевладельцы Долины; обсуждал ли самые насущные вопросы с друзьями отца в богато обставленной гостиной — например, решение Пейна освободить восьмерых рабов, привезенных в Нью-Йорк для дальнейшей отправки в Техас, вызвавшее великое смятение в рабовладельческих штатах и великую радость повсюду. У Сэмюэля были вьющиеся каштановые волосы, мягкий голос, учтивые, пусть и сдержанные, манеры, и он вгонял в краску своих неотесанных братьев Родмэна и Феликса (или Иеремию, как настаивал Рафаэль,), когда, войдя в комнату, сведя пятки, элегантно склонялся над безвольной материнской рукой. В глубине души он презирал вялость, слабость и «страстотерпие» Вайолет Одлин Бельфлёр и лишь делал вид, будто верит в высокопарную чушь, которую несет Высокая церковь и в которую, очевидно, верила его мать. Впрочем, убеждения Рафаэля его воодушевляли не больше — их он считал отчасти лицемерными, хотя манеры отца и его несомненные финансовые успехи вызывали у него уважение. «Послушать старика, — говорил Сэмюэль близким друзьям, офицерам гвардии, — так можно решить, будто монополия на лесозаготовки нужна ему лишь для того, чтобы продолжить деяния Господа на земле и укрепить эту его новую партию!» — новой партией в те времена называли Республиканскую. Однако в присутствии Рафаэля он всегда вел себя подчеркнуто уважительно и слушал отца с наигранным вниманием — хотя, возможно, он действительно его слушал, — особенно когда тот пускался в долгие рассуждения о присвоении средств, коррумпированности и безнравственности, присущих Демократической партии, о демонической фигуре Стивена Дугласа и о необходимости всегда помнить о предостережениях Гоббса, что людей необходимо держать в благоговейном страхе, иначе они непременно ввяжутся в войну — в войну беспощадную. (На самом деле, люди, конечно, и без того вовлечены в вечную, хоть и неосознанную войну, а экономическая борьба — лишь одно из ее проявлений.)

То, с каким пылом отец разглагольствовал о своих настроениях, смущало Сэмюэля. Сам он питал страсть к скачкам, карточным играм, охоте и рыбалке, танцам и вечеринкам, разумеется, с интересом рассуждал о будущем (ведь войны не миновать?) и о том, кто на ком женится. Хотя никто в семье не упоминал о трагическом прошлом Бельфлёров (эта буш-кильская резня! Сэмюэль питал отвращение как к жертвам, так и к убийцам и все раздумывал, не перешептываются ли друзья у него за спиной и не ждут ли, что он возобновит эту старую распрю), Сэмюэлю, как и его братьям, было присуще здравомыслие, и он не сомневался, что будущее Бельфлёров будет таким же чистым, каким порочным было прошлое, и если — то есть когда — он умрет, то умрет он с достоинством, сжимая в руке саблю. И уж точно его никто не застанет врасплох в собственной постели…