Cага о Бельфлёрах

Того странного случая в Бирюзовой комнате и последовавшей за ним трагедии удалось бы избежать, если бы не хитросплетение обстоятельств (так говорил Вёрнон, хотя, возможно, он тоже не знал, что именно произошло) — настолько сложное, что и не передать. Тогда дядя Сэмюэля Артур вернулся из Канзаса, проникнутый противоречивыми, но пламенными чувствами к человеку, который, заручившись поддержкой своих сыновей, забил до смерти пятерых сторонников рабства на ручье Поттаватоми. Человек этот по имени Джон Браун уже в те времена был одним из известнейших борцов против рабовладельческого строя, и юный Артур Бельфлёр, полноватый застенчивый зайка, склонный к миссионерству, примерно как другие склонны к заболеваниям дыхательных путей, услышал однажды вечером в церкви Рокланда, как Браун говорит о зле, которое таит в себе рабство, о необходимости направить возмездие Божье на рабовладельцев, — и стал «новообращенным». По-прежнему заикаясь, но утратив застенчивость, в наряде из оленьей кожи, облегающем его пингвинью фигуру, он, размахивал руками и разбрызгивал слюну, убеждая — и впрямь надеялся убедить — своего брата Рафаэля не только позволить ему на неопределенное время занять кучерский дом и несколько гостевых комнат в усадьбе (несколько солдат Брауна уже прибыли, хотя самого Брауна среди них не было. Сидя на кухне, они жадно ели и пили все, что Вайолет распорядилась подать им. Десять или двенадцать лохматых бородачей, трое из них — беглые рабы, огромные, звероподобные, с черной, как ночь, кожей), не только снабдить его щедрой суммой для поддержания всей этой затеи (потому что старый Браун из Осаватоми хотя, как говорили, и раненый, ушел в подполье, но вскоре собирался вернуться и осуществить ряд набегов на рабовладельческие хозяйства, для чего ему понадобится не менее двухсот винтовок) и не только выделить пять, или десять, или пятьдесят, или двести акров земли, чтобы Браун, когда пожелает, основал здесь государство бунтарей, «второе правительство» — в противовес тому, что сидит в Вашингтоне, для борьбы с мерзостью и жестокостью рабства, — он просил не только все это, но также (такое безрассудство не могло не восхитить Сэмюэля) личного благословения Рафаэля Бельфлёра.

— Джон Браун говорит — и это правда, ты сам знаешь, — что рабовладельцы лишились права на жизнь, — сказал Артур. — Истинности этого утверждения отрицать нельзя.

— Ты просишь меня закрыть глаза на преступления, — странно растягивая слова, ответил Рафаэль.

Он выглядел растерянным, словно это он сам, а не его брат ворвался посреди ночи в усадьбу.

Сэмюэль с братьями с детства привыкли слышать, как его отец с друзьями и единомышленниками — в основном, вигами с севера — обсуждают политику, и беседы эти бывали шумными и оживленными, порой даже ожесточенными, хотя и в меру. Пережила семья и продолжавшееся несколько недель помешательство тетки Фредерики, сестры Рафаэля. Тридцатишестилетняя Фредерика безуспешно пыталась обратить все семейство в новую религию — «Истинное вдохновение», как называли ее немногочисленные последователи, возглавляемые одержимым пастором Кристианом Метцем, — или, по крайней мере, выпрашивала деньги на содержание секты, поселившейся в пятистах милях к западу от Эбен-Эзера. («Доселе мы полагались лишь на помощь Всевышнего, — вещала она. — Ты слеп и не видишь правды, которая глядит тебе в лицо, которая вопиет к тебе, — услышь, несчастный грешник, и возликуй, что пелена, наконец, упала с твоих глаз!» — кричала Фредерика, осмелившись поднять руку на брата. А у Рафаэля, которого ужаснул ее неряшливый вид, растрепанные волосы и платье, да и сам факт, что она осмелилась до него дотронуться, не хватило присутствия духа ее оттолкнуть.) Да, мальчики привыкли к долгим, порой горячим и временами довольно бессмысленным спорам. Однако яростный спор между Артуром и Рафаэлем был чем-то доселе невиданным.

— Отрицать истинность наших слов ты не посмеешь! — выкрикнул Артур.

— Браун — убийца! — кричал в ответ Рафаэль.

— Мы на войне, на войне убийц не бывает!

— Ваш Браун — маньяк и убийца!

— Говорю тебе, мы на войне! Ты сам убийца, если это отрицаешь!

Сэмюэль знал — его отец, как, впрочем, и он сам, и большинство других людей, считал негров потомками Хама, народом проклятым. Он полагал, будто присущие белой расе или даже ирландским работникам Рафаэля боль, усталость и отчаянье им неведомы, и они совершенно точно не наделены душой, хотя, безусловно, существа они более развитые, чем лошади или собаки. Их природа и предназначение, а также вопрос о том, насколько они сами виновны в своем проклятии — все это оставалось спорным, и Рафаэль был бы рад подискутировать при иных обстоятельствах со здравомыслящим собеседником. Артур же, совершенно очевидно, слегка помешался. По его собственному признанию, старик Браун положил руку ему на плечо и назначил подполковником армии, которая победит рабство, и тогда по щекам Артура потекли слезы и в ту же секунду он понял, зачем живет.