Cага о Бельфлёрах

В дни, когда снег день за днем падал из небесного чрева, закручиваясь в спирали, а солнце робко показывалось лишь к полудню, и замок — весь мир теперь — находился в плену льда, что никогда не растает, — дети спали по двое-трое в одной кровати под ворохом теплых вещей, натянув до колен длинные толстые носки из ангоры; на протяжении дня им подавали какао с кусочками зефира, который, размягчаясь, прилипал к нёбу — восхитительное чувство; днем — забавы на санках, за которыми следовали долгие ленивые часы перед камином, когда читали вслух книжки. Что за проклятие лежит на нашей семье? — спрашивал кто-нибудь из детей, не впервые, и ответ — в зависимости от рассказчика — мог быть такой: да нет никакого проклятия, всё это глупости; или: природа проклятия такова (как и всех проклятий вообще?), что его носители неспособны говорить о нем. Вот так же, любил повторять дядя Хайрам, с грустным видом теребя себя за кончики усов (от них так сильно пахло воском!), животные несут на себе печать исключительной, порой уникальной красоты своей породы и пола, так никогда и не узнав о ней; они проживают всю жизнь, не видя себя со стороны.

Если дядя Хайрам был сумрачен и выражался туманно, то другие — например, бабушка Корнелия, или тетя Эвелин, или кузен Вёрнон, а иногда даже дедушка Ноэль (со своей сладко пахнущей бурбоном бородой и несчастной хворой ногой, которую он, с комфортом устроившись перед огромным камином из цельных булыжников в малой гостиной — одной из двух жарко натопленных комнат, — освобождал от обуви и массировал, придвигая опасно близко к огню) — были неожиданно многословны; казалось, их так и тянуло — возможно, под гипнозом языков пламени на березовых поленьях, с треском стремящихся вверх, к жутковатым запутанным историям, которые, пожалуй, не стоило рассказывать детям; и уж конечно не при свете дня. Но так происходило, только если других взрослых не было рядом. Смотри никому об этом не рассказывай, это тайна, ее выдавать нельзя! — так начинались самые интересные истории.

Причем все они, казалось, вертелись исключительно вокруг «роковых мезальянсов». (Это немного старомодное выражение любили старшие родственницы — вероятно, унаследовав его от своих матерей и бабушек. Но Иоланде оно ужасно нравилось. «Роковые мезальянсы!» — как думаешь, когда мы вырастем, шептала она Кристабель, ерзая на месте и хихикая, с нами тоже может такое приключиться?) И хотя большинство браков Бельфлёров были, безусловно, образцовыми, где супруги в высшей степени подходили друг другу и никто не посмел бы сомневаться во взаимности их чувств или в мудрости родителей, давших согласие на этот брак и во многих случаях устроивших его — всё же, всё же, время от времени, пусть и нечасто, имели место мезальянсы.

Не странно ли, говорили люди, что все истории о Бельфлёрах — так или иначе о неудавшейся любви? Хотя в большинстве случаев, прямо-таки в девяноста девяти из ста, их браки складываются просто идеально!

Ноэль усмехался, скрытый клубами противного дыма своей трубки… Ну да, ну да, в болынинстве-то случаев все идеально. Как бы не так.

Сама же Иоланда, будучи не по годам развитой девятилеткой, услышав завораживающую (и столь же мудреную — ее пришлось адаптировать для детских ушей) историю о самом старшем брате ее отца — ее дяде Рауле, которого она никогда не видела, который вел престранный, шокирующий образ жизни и при этом был совершенно счастлив, — именно хорошенькая маленькая Иоланда воскликнула: «Вот в чем наше проклятие — мы не умеем нормально любить!»

На нее тут же зашикали. И предупредили: больше никогда не произноси таких безрассудных слов, а лучше вообще забудь их. Что за мысли! В конце концов, Бельфлёры всегда гордились глубиной чувств, страстностью и преданностью в любви. Но Иоланда, хотя и оробевшая, шепнула своему брату Рафаэлю: «Но что, если это правда — если это правда, и мы просто не умеем любить, как все люди?» Она пребывала в таком отчаянии, что никто до конца не мог понять, искреннее оно или наигранное; ведь даже в детстве Иоланда была склонна к преувеличениям.

Беда в том — трагедия в том, что никого не занимали счастливые браки. Муж и жена, прожившие в любви всю жизнь, по крайней мере — в согласии. Кому это интересно? В самом сердце их детского мирка существовал пример Гарта и Золотки: дерзкий побег и женитьбу им простили почти сразу и подарили на радостях маленький очаровательный каменный коттедж и несколько акров леса в придачу в деревне Бельфлёр, а также пообещали всю финансовую помощь, какая понадобится Гарту — хотя тот, в одночасье возмужав и никак не проявляя свой всем известный, злобный, как у осы, нрав, заявил, что отработает каждый пенни жалованья, что семья установила ему за помощь в управлении фермами. Так они и жили, двое молодых влюбленных, красавчик Гарт и прелестная Золотко, и все у них было хорошо; но что тут еще сказать?

Несчастная любовь — другое дело, тут любых слов мало.