Cага о Бельфлёрах

Но она его не тронула. Она даже не заговаривала с ним насчет мизинца. Чушь какая, абсурд, мизинец!.. Держалось в секрете, правда, не слишком строгом, что Гидеон теперь проводил ночи в другой спальне, в противоположном конце коридора, хотя, ради приличия, или из равнодушия, продолжал держать почти всю свою одежду в их комнате. Слуги, конечно, знали, они не могли не знать — впрочем, какое это имело значение: теперь у Гидеона были его шикарные дорогие машины (например, двухместный «ролле ройс»», к своему смятению узнала Лея, стоил почти как семейный лимузин, в котором умещалось восемь человек, не считая водителя), и его долгие отлучки без объяснений (Лея предполагала, что они связаны с его собственными сделками и инвестициями, потому что Гидеон с Юэном предпочитали не вкладывать свои деньги в семейный капитал, ссылаясь на причины, которых никто не понимал), и эти его непредсказуемые, убийственно-мрачные, тяжелые и черные, как бездна, «настроения» (Лея презирала их как откровенное проявление самовлюбленности); в самом деле, какое все это имело значение?

Лея-в-зеркале подняла подбородок выше, ничуть не подавленная. Ей-то было совершенно наплевать на мужа; это можно было заключить по ее беззаботному виду. Напротив, она выглядела, да, в сущности, и была молодой девушкой, которая вот-вот пустится в очередное приключение — с уверенностью, достойной сомнамбулы, идя по тропе, проложенной для нее судьбой.

Это зеркало, которое принесли наверх из спальни Вайолет, когда Лея решила расширить свою комнату (пришлось снести стену, а старые затейливые окна со свинцовыми средниками заменило современное, из цельного стекла), чтобы в нее поместился огромный письменный стол и другие новые предметы мебели, было одним из самых красивых антикварных предметов в замке: размером три на два фута, в тяжелой золотой раме с богатым орнаментом, инкрустированной слоновой костью и нефритом на манер старинных канделябров. Лея велела поднять зеркало в свою комнату вместе с прекрасным, правда, грубоватой работы, барельефом с изображением герба Бельфлёров, который висел теперь на стене над ее столом.

Это антикварное зеркало (очевидно, любимая вещь Вайолет), как выяснилось, совершенно особенное. С одной стороны, его отражению нельзя было верить (вероятно, дело было в игре света): оно показывало далеко не все, что представало перед ним, словно обладало придирчивым вкусом — но Лею отображало безусловно верно, во всей красе. Она перед ним одевалась и укладывала волосы, отрабатывала разные гримаски, а иногда просто долго всматривалась в свои отраженные глаза: так Лея словно разговаривала не только со своим идеально воспроизведенным отражением, но со своим внутренним «я», разумеется скрываемым от досужих взглядов.

«Ты меня знаешь! О, кто знает меня, как не ты!» — смеялась Лея в зеркало, пробегая напряженным языком по передним зубам, похлопывая по затылку своей пышной, покрытой лаком прически. Если в комнате не было Паслёна (Лея часто пускала его в свои покои — ведь он был таким асексуальным, таким своим), она могла даже, чуть наклонившись, тронуть свое отражение губами в порыве невинного тщеславия, словно девица перед балом.

«Никто не знает меня так, как ты», — шептала она.

И это была чистая правда. Потому что, возвращаясь в своей номер на восемнадцатом этаже «Винтер-тур-армз» после фантастически успешного дня, когда им удалось отхватить очередной солидный ломоть прежней империи (мало-помалу, постепенно, они восстанавливали первоначальные владения Жан-Пьера, только, конечно, теперь это были не дикие леса, но фермы и сады, лесопилки и фабрики, и деревни, целые деревни и даже части городов) и Лея могла по возвращении в замок с триумфом заявить, что они уже ближе чем на полпути к заветной цели; так вот, возвращаясь в свой номер страшно уставшая, но все же торжествуя, упиваясь своим заслуженным успехом и чувствуя, с какой уверенностью и силой бьется ее сердце, Лея вдруг поймала свое отражение в зеркале лифта — настолько непохожее на нее, что она с негодованием рассмеялась.

В этом широком, парадном, безвкусном зеркале она видела женщину не первой молодости, с неприятным, землистым цветом лица и резкими, даже стервозными вертикальными складками по обеим сторонам накрашенного рта. Вероятно, когда-то она была хороша собой, но теперь глаза ее погасли, а волосы, впрочем, с модной профессиональной укладкой, были тусклыми, безжизненными, им не хватало объема. В ушах у нее покачивались длинные серьги с натуральным жемчугом, на фоне которых кожа ее выглядела почти желтушной, а меховой воротник жакета казался искусственным. Вот мерзкое зеркало, какой досадный промах в глазах далеко не скупых постояльцев «Винтертур-армз»! Лея больше никогда не смотрелась в него, лишь машинально поправляла сзади прическу. Освещение в лифте было не из лучших, а качество зеркала так и вовсе плачевное…

Нет, она могла доверять только старинному зеркалу в своей комнате.

Когда-то давным-давно