Cага о Бельфлёрах

«Сомнения» лежали на шкафчике с картотекой около двух недель. Никто не удосужился рассказать о книжке Хайраму, но в то же время (такова уж была озорная Бельфлёрова натура) никто не хотел лишать его радости самому обнаружить ее. Каждый день Ноэль и Корнелия перешептывались: «Хайрам уже прочел? Он уже был в библиотеке, нашел книжку?»

Корнелия была убеждена, что автор стихов — именно Вёрнон. Ее любимый племянник Вёрнон, которого она, так уж вышло, никогда не замечала, пока он жил у нее под боком.

— Я просто уверена, эти стихи — про нас, только написаны каким-то ужасным шифром, который мы не постигаем! — вскричала она, прижимая к груди руку, унизанную кольцами. — Он всегда был не в себе, еще до того, как ополчился на нас.

— Женщина, ты несешь чушь, — ответил Ноэль. — Тот Вёрнон мертв.

— Но у него ведь был талант!.. Или как это называется. Он всегда был, ну, знаешь… Такой восторженный, одухотворенный — и хвостиком ходил за Леей.

— Он нес полную ахинею! — сердито возразил Ноэль. — И это ты называешь талантом?

Но на самом деле он не то чтобы злился. В последние месяцы — после «неприятностей» со сборщиками фруктов и внезапного и бесцеремонного возвращения его брата Жан-Пьера в тюрьму Похатасси (где, по единодушному решению Бельфлёров, старика устроили «на лечение» в отдельное крыло имени Уистона Шилера) — в последние месяцы у Ноэля развилось нервозное, почти воинственное ко всему отношение, и он стал напоминать старого драчливого петуха, готового чуть что броситься в бой. Небывалые финансовые успехи семьи казались ему какой-то фантастикой, и он не понимал, хотя Лея постоянно и упорно это подчеркивала, почему они имеют какое-то отношение к Джермейн; его так долго преследовали неудачи, что не слишком-то верил в лучезарное настоящее. Символом удачи для него была пара сапог в испанском стиле за двести долларов, а символом провала — старые тапочки, засаленные и бесформенные, в которых он шаркал по дому. Первые сидели как влитые, вторые же расползались в стороны, как его собственные ступни. Но было ясно, что бы он выбрал, кабы мог.

— Теперь мы снова миллионеры, — частенько шептала ему жена, как глупая девчонка. — А Лея обещает еще больше — еще больше!

В ответ Ноэль бурчал что-то не слишком любезное.

Ему нравилось устраивать семейные обсуждения всяких неприятностей — например, по поводу этого загадочного «Вёрнона Бельфлёра», чью книжку они все имели удовольствие прочитать. Или по поводу внезапно появившихся протечек в крыше, которая обошлась им — Боже правый! — в несколько тысяч долларов. Половина молодых деревьев в саду покрыты черными точками неизвестного грибка, вы заметили? А эта парочка престарелых бунтарей (прабабка Эльвира и Старик-из-потопа, ее несуразный муж, который начал расхаживать повсюду, словно член семьи, одаривая всех, кто ему встречался, глупой отеческой улыбкой) с их планами перебраться на ту сторону озера!.. Они открыто выступали против Леи; они хотели переехать жить к Матильде, чтобы провести там «сумеречные годы» — их выражение! — в уединении; разумеется, это помешает Лее снести старый поселок и построить новый согласно ее планам, созданным совместно с опытнейшим архитектором. Видите, вы же видите, любил восклицать Ноэль, вечно все идет поперек нашей воли!..

Никто не осмелился передать книжку Хайраму. Но однажды вечером, вернувшись из трехдневной поездки в Винтертур, он наткнулся на нее, когда разбирал почту, копаясь в ворохе деловых изданий.

«Сомнения». Стихотворения Вёрнона Бельфлёра.

В тот момент в комнате Хайрама никого не было, так что никто не видел его лица, когда он взял книжку в руки; никто не видел, с какой жадностью он принялся читать ее. Правая щека его задергалась в тике; он быстро перелистывал страницы, то и дело замирая и зачитывая ту или иную строку вслух. Да как же это могло!.. Как, кто посмел!..

Весь дрожа, Хайрам заставил себя вернуться к самому началу и прочитать все стихи по порядку.

Никто не знал, к какому выводу он в результате пришел: был ли поэт его сыном, или самозванцем, или совершенно незнакомым человеком, случайным тезкой Вёрнона. И конечно, никто не узнал (потому что никто, даже Ноэль, не смел спросить старика), что он думает о самих стихах — счел ли он эти загадочные «сомнения» провокацией или бредом. Но все прознали, что хорошенькая книжка — с десяток страниц разорваны, несколько смяты в гневе, обложка искромсана — была брошена среди вороха газет, журналов и другой ненужной почты, а потом сгинула в мусоросжигателе.

Небо

Ненасытный Гидеон Бельфлёр!