Чаадаевское дело. Идеология, риторика и государственная власть в николаевской России

Вопреки ожиданиям, европейское путешествие не принесло Надеждину особой пользы. Он вернулся в Москву в декабре 1835 г. и оказался почти в безнадежном положении: никаких карьерных перспектив в сфере государственной службы и утраченная позиция в университете[488]. Между тем личные обстоятельства по-прежнему подталкивали Надеждина к поискам места. 15 апреля 1836 г. он подал в Совет Московского университета прошение о повышении его в чине до коллежского советника[489] (заметим, что именно в этом чине А. Е. Измайлов и получил вице-губернаторскую должность в Твери). Он доказывал, что годом прежде соответствующее представление в Сенат уже поступало, однако решение оказалось отложено из-за временного запрета на утверждение новых чинов. Надеждин уехал «для лечения» за границу, а по возвращении обнаружил, что ограничение, введенное монархом, снято. Теперь он просил университетское начальство о ходатайстве за него, поскольку «он никем представлен быть не может», ибо нигде официально не служит[490].

4 мая Совет Московского университета обратился к попечителю Московского учебного округа Строганову с просьбой испросить Надеждину чин коллежского советника в соответствии с законодательством, которое давало тому соответствующее право после трех лет университетской службы[491]. Строганов отнесся к своему непосредственному начальнику Уварову и 11 июня 1836 г. сигнализировал Совету о его решении. Исход дела оказался для Надеждина неутешительным:

Министр Народного Просвещения на представление мое о награждении бывшего Профессора Надеждина, за выслугу лет, следующим чином, ответствует, что 3-го сего Июня за № 5737-м, что хотя он и выслужил положенный в настоящем чине срок и следовательно может, на основании существующих постановлений, воспользоваться чином 6-го класса, но как он уже более года не состоит в ведомстве Министерства Народного Просвещения, то Его Высокопревосходительство не может войти о том с представлением в Правительствующий Сенат; впрочем он, Надеждин, может сам обратиться туда с прошением[492].

Таким образом, поиски Надеждиным места службы в системе государственного управления, мотивированные стремлением нарастить свой экономический, профессиональный и символический капитал, так и не дали результата: вице-губернатором он не стал, а новый чин, дававший возможность претендовать на ряд чиновничьих позиций, не получил. Надеждин совершил целую серию непростительных ошибок, связанных с непониманием того, как был устроен механизм бюрократического рекрутирования. Его мнения о собственных возможностях основывались на опыте стремительного продвижения внутри московской академической структуры. Здесь действительно Надеждину удалось почти невозможное: стартовав с нуля, оперативно достичь ученой степени, профессуры, кафедры, издания популярного журнала. Он рассчитывал, что его исключительные знания и умения позволят ему миновать несколько ступеней чиновничьей иерархии и сразу же оказаться на адекватном, как считал Надеждин, его способностям высоком месте[493]. Разумеется, ничего подобного не произошло – служебная логика работала по-другому. После «телескопического» скандала Надеждин сначала оказался в Вологде, а затем в далеком Усть-Сысольске, но не как вице-губернатор, а как политический ссыльный.

VII

Интерпретированные в социологическом ключе, истории Надеждина и Чаадаева приобретают неожиданное сходство. В первой половине 1830-х гг. недавно возникшая публичная сфера в России уже начала постепенно сжиматься под давлением амбициозного игрока в поле идеологии, которому, в отличие от Надеждина и Чаадаева, удалось быстро нарастить символический капитал, – министра народного просвещения Уварова. Его замысел состоял в том, чтобы сначала в правильном, сословном и идеологическом, духе воспитать подданных Николая I, а уж затем дать им возможность дискутировать. Соответственно, он покровительствовал историкам и литераторам, развивавшим основные положения его политико-философской программы, и одновременно с помощью цензурных «умственных плотин» регулировал деятельность тех, кто, с точки зрения Уварова, в политическую конъюнктуру не вписывался. Со своей стороны, III Отделение императорской канцелярии также осуществляло постоянный мониторинг общественного мнения, протежировало «своих» публицистов и защищало их от нападок оппонентов.